Ахмедхан Абу-Бакар - Белый сайгак

— Да. Но какое имеет значение, отец, кто сказал, он или я? Свадьбы не будет!

— Ты что, рехнулась?

— Нет. Просто я люблю другого человека.

— Что?

— Доченька, — подошла к пей мать, — ты не в своем уме, ты больна, успокойся.

— Я не больна.

— Правда же, доченька, ты это выдумала, правда же? — успокаивала Бажу и отца и дочь одновременно. Она-то знала, каким бывает во гневе Уразбай. — Нет у тебя никого, чтоб ты могла его полюбить…

— Я люблю другого, как вы не хотите понять? У меня будет от него ребенок.

— Встань, я тебе говорю! — закричал отец. Он схватил дочь и стал лупцевать плетью.

— Мама, мамочка!

Уразбай был в бешенстве, он ничего не понимал и не слышал. Он бил дочь до тех нор, пока не вспотел, тогда он опустился на стул и отпил воды из кумгана.

— Муж мой, не надо. Она же твоя дочь.

— Нет, нет у меня дочери, и не хочу, чтобы была. Кто этот мерзавец, говори, кто он, где он?!

— Отец, успокойся, я все скал;у.

— Я спрашиваю, кто этот негодяй и где он?

— Его здесь нет. Он уехал, и вот уж три месяца я жду. Он обещал приехать с родителями, обещал…

— Обещал… Обманул, подлец! Не думал, не думал, что моя дочь… Тварь!

— Отец, он хороший…

— Да уж! Таких прохвостов в наше время… Везде и всюду. Я думал, они водятся только в городах. И до степи дошли. Поверила, что ворон белый, дура! Как ты могла, как могла? — Уразбай обоими кулаками что есть силы ударил себя по голове.

— Он не мог меня обмануть!

Никогда в жизни не было Уразбаю так тяжело. Лицо его исказилось, он задыхался.

— Уходи из моего дома! Не хочу видеть, не хочу слышать. Уходи!

— Ты что говоришь, муж мой, сейчас ночь на дворе. Куда ты гонишь ее?

— И ты можешь убираться с ней вместе! И ты хороша. У хорошей матери не бывает дочерей-потаскух…

— Мама, я пойду!

— Никуда ты не пойдешь, доченька.

— Уйду, мама, уйду.

— Куда?

— Пойду за своим счастьем.

— Иди, лови его, ищи ветра в поле! — крикнул напоследок отец.

Бийке освободилась от цепляющих рук матери, прошла к себе, взяла чемоданчик и оказалась на ночной улице. Когда уже свернула за угол, услышала истошный вопль матери, но не оглянулась, не вернулась Бийке. Она понимала, что возврата в родительский дом ей нет и не будет никогда. Она шла к шоссе в надежде сесть на какую-нибудь попутную машину.

Бажу хотела броситься вслед за дочерью, но Уразбай сердито втолкнул ее обратно в дом.

— Не беспокойся! И без твоего кукареканья люди узнают о нашем позоре.

Так они и остались в доме вдвоем, опозоренные старики. Сидели молча, глядя на старательно приготовленный ужин. Одни, совсем одни остались они теперь. Была надежда увидеть радость на старости лет, и вот в один час все рухнуло, все полетело вверх тормашками. А с какими глазами Уразбай покажется теперь Эсманбету? Да тот его просто выставит за дверь всем на посмешище. Люди любят посмеяться над чужим горем. Эсманбет — человек злопамятный. До самой смерти он не забудет этого позора.

А идти к Эсманбету надо, обязательно надо. Завтра утром, как можно раньше. Пока он не узнал от других. Лучше уж самому рассказать обо всем. Какой позор! С какой гордостью еще недавно расхваливал свою дочь Уразбай, превозносил до небес. А она… отца родного… перед всем аулом… Как снести это, как пережить? Пойдешь по селу, закричат, как всегда: арбузный король. Но раньше не обращал внимания на это прозвище Уразбай. Кричите, кричите, зато у меня дочь-красавица. Куда теперь деться от людей и от их глаз?

Опустел дом Уразбая, и ушло из него тепло. Осталась одна духота. Правильно говорят горцы: можно отыскать саклю, в которой не бывало ни одной свадьбы, но нельзя отыскать саклю, в которой никогда не бывало горя.

Так думал, так переживал свое несчастье седой Уразбай.

Ночь в степи так же, как и ночь в горах, располагает человека к раздумьям. Но только раздумья в степи и в горах бывают разные. Если ночь в горах возвышает, поражает торжественностью и величием, то степная ночь навевает грустные размышления. Недаром поется в песне, что степь — родная сестра печали.

Тихо ночью в степи. Только звенят цикады, едва шелестит ковыль, да изредка пискнет мышь или суслик в когтях у ночного бесшумного хищника. Нет здесь ни горного шума реки, ни жалобного воя шакалов.

Много звезд высыпало сегодня над степью. Высоко в небе они кажутся мелкими и зеленоватыми, а ближе к горизонту — крупными-крупными.

Чутким сном спит степь, словно вздрагивает от каждого шороха. Чутким сном спят сайгаки посреди степи. Никогда эти животные не спят все сразу. Старшие сайгаки несут поочередно ночную службу. Они знают, насколько коварны в степи такие вот ясные и сухие ночи. Тишина опасна, обманчива, звезды… Даже звезд стали бояться теперь сайгаки, потому что иногда появляются вдруг вдали две большие звезды, а вместе с ними почти всегда грохот, огонь и гибель.