Николай Логинов: Двое в каюте

- Не помешаю? - спросил Щеглов, шагнув в кубрик.

В ответ раздалось несколько голосов:

- Что вы, товарищ лейтенант!..

- Присаживайтесь…

- У нас тут дискуссия…

Щеглов обвел взглядом матросов и старшин. Все они были заняты делом: приводили в порядок обмундирование - чистили пуговицы на шинелях, чинили рабочее платье, кое-кто склонился над книгой.

Спор о любви с приходом секретаря на какой-то миг затух. Но вот старший матрос Олехов кинул:

- Верных-то девушек мало…

- Опять не то говоришь! - тотчас же возразил ему Степанов.

Щеглов понял, что и тогда слова старшины о том, что любовь возвышает человека, были адресованы тому же Олехову.

- Нельзя по одной неверной судить обо всех, - продолжал убеждать Степанов.

Его поддержал матрос Ивановский, слывший на крейсере молчуном:

- А каждому ли из нас-то верить можно - вот вопрос.

И тотчас заговорили о тех, кто увлекается «заочной любовью». Увидит снимок красивой девушки в журнале, шлет письмо, а потом в любви признается, в верности клятв не жалеет. Упомянули фамилии таких «заочников», которые уже со счету сбились, скольким девушкам одновременно голову морочат.

Досталось и тем, кто в перекур на полубаке или за чисткой картошки для камбуза в ночной час потешает товарищей хвастовством о своих легких победах на берегу, о покоренных девичьих сердцах.

- Такая вот любовишка службе вредит, - воспользовавшись паузой, вставил Степанов. - Нашли чем бахвалиться! -негодовал он по адресу любителей легкомысленных увлечений. - Но беда еще в том, что мы-то, вместо того, чтобы вразумить такого пошляка, слушаем его да похихикиваем. Вроде и невдомек, что не туда уводит он…

Кто-то высказал упрек комсомольцам - мол, слабо борются со сквернословием на корабле, а подчас и сами подают молодежи дурной пример в этом, и разговор принял другой оборот - о культуре моряка, о душевной красоте человека.

К Щеглову подсел Олехов. В одной руке он держал заполненный денежный переводный бланк. Лейтенант знал, что Олехов каждый месяц аккуратно посылает матери и сестренке почти все свое денежное содержание.

- Леонида не собьешь, - шепнул он Щеглову. - У него крепкая, красивая любовь. Таня в Архангельске. Работает и учится…

Видно, этим хотел объяснить лейтенанту, что своими недавними замечаниями он лишь испытывал прочность любви Степанова. Слушая его, Щеглов опять подумал: «А сам все еще тоскует по вологжанке. Но хорошо, что не унывает». И снова рядом с ним поставил Масликова: «Запутался, перестал быть настоящим комсомольцем». Снова кольнула досада: «Не доглядели, не вмешались, не помогли разобраться человеку в своих неверных поступках».

- А как считаешь - на пользу этот разговор? - спросил он Олехова.

- Конечно!-с жаром ответил тот. - По-моему, стоит продолжить потом.

- Мы так и сделаем. Продолжим…

Когда Щеглов вернулся в каюту и перебирал в памяти все, что пришлось выслушать в кубрике артиллеристов, упрекнул себя, актив: «Слабо мы вникаем в быт комсомольцев, в их личную жизнь. Как это плохо!»

Поведение матроса Масликова бюро вынесло на обсуждение комсомольцев.

И вот он держит ответ перед товарищами. Щупленький, с озорным блеском в глазах, старается держаться так, будто и не виноват ни в чем.

Выступают многие. В их словах слышится суровое и справедливое осуждение поступка. Товарищи вправе говорить резко. Когда Масликов похвастался, что познакомился с приятной девчонкой, друзья остерегали его:

- Не дело это, Павел. Плохая жена у тебя, что ли? Разве только не размалевана, как эта?

- Жена женой, а эта - рядом, - отшутился Масликов. - Неужели нельзя чуточку побаловаться?

- Смотри, как бы плохо не кончилось твое баловство…

Сейчас комсомольцы говорили не только об ошибке товарища, но и о своей ошибке: поздно взялись за него всерьез, слишком равнодушно смотрели на его поведение раньше.

Щеглову понравилось выступление Олехова.

- Где твоя комсомольская совесть, Павел Масликов? - спрашивал он провинившегося товарища. - Почему так легкомысленно отнесся к семье? В чем твоя примерность? Ответь нам…

Масликов скоро обмяк, сидел, склонив голову. Лицо его горело. Сначала на упреки выступавших рождались в голове протесты; он подбирал слова, какие скажет в свое оправдание. Но слушал гневные речи дальше, и уже казалось - нечем ему ответить.

Неожиданно председатель собрания спросил: