Михаил Анчаров - Рассказы 1960-80-х годов

Тогда мальчишкам по ночам снилась Испания. В одесском порту таможенники вылавливали школьников, пробиравшихся на пароходы. Пароходы привозили революционных эмигрантов со всего мира. Репродукторы ревели «Катюшу». По сходням спускались черноволосые дети. И женщины, с глазами, горящими, как у Пассионарии, кутали их в клетчатые пледы. Как раз в это время я влюбился. Это случилось, как удар грома.

Послышался удар грома. Первые капли дождя упали на асфальт, и люди кинулись в подворотни. Я поспешил в подъезд. И тут я увидел девочку. Я никогда еще не встречал таких. Она была моих лет. Блондинка с голубыми глазами, как на картинке. Девочка почувствовала мой взгляд и повернула голову. Она была не такая, как все. Обычно девочки отворачиваются, если на них смотрят мальчишки. А эта глядела на меня открыто и дружелюбно. Я хотел что-то сказать, но не сказал. Девочка улыбнулась мне приветливо, вышла на асфальт и, спокойно перейдя двор под дождем, скрылась в подъезде противоположного дома. Я проводил ее взглядом, потом кинулся за ней. Вбежав в подъезд, я успел заметить, как девочка вошла в квартиру на втором этаже. Я напрасно ждал ее. Может быть, она вышла через черный ход. Много дней я слонялся около подъезда, надеясь встретить ее еще раз, но девочка больше не появлялась. Много раз я поднимался на второй этаж этого дома, но не решался позвонить. А если бы и решился, то побоялся бы спросить о ней.

Я вожусь с учебниками. Мама входит в комнату, кладет на стол портфель с чернильной кляксой и устало поправляет волосы.

— Алеша, ты обедал?

— Ага.

— Устала… Шесть часов сегодня. Пятые классы самые тяжелые, — говорит она. — За квартиру уплатил?

— Ага.

— «Ага»… — говорит она грустно. — До чего ты неотесанный… Вот что, мне сейчас сдавать зачеты. Пойдешь со мной.

— Куда? — удивляюсь я.

— К нашему Краусу на дом. Он австриец, преподает у нас на заочном… Два года всего, как приехал. Посмотришь на культурного человека. Хоть манерам поучишься. Переодень рубаху.

— Чего это я пойду? — говорю я, рассердившись.

Мы с матерью идем по переулку. Булыжная мостовая уходит под уклон. На одной стороне, среди деревьев, стоят деревянные дома, на другой — одинаковые четырехэтажные корпуса, покрытые розовой штукатуркой. Угловые балконы выкрашены в белый цвет. Мы сворачиваем в зеленые ворота и идем к корпусам по песчаной дорожке. Песок скрипит у нас под ногами. Проплывают зеленые палисадники, за которыми ничего не растет. С деревянных ящиков на балконах поглядывают анютины глазки. Мы подходим к подъезду, и мать озабоченно поправляет мне ворот новой рубахи.

— Держись как следует, — говорит она. — Не отвечай «ага»… Руки в карманах не держи.

Дверь нам открывает высокий человек, похожий на артиста Жакова.

Сухое лицо. Чуть вздернутый нос с длинными ноздрями. Трубка во рту. Модная куртка на молниях.

Увидев маму, он вынул трубку изо рта и приветливо улыбнулся,

— Пожалуйте, пожалуйте. Ваши уже здесь, — сказал он и, пропустив ее в дверь, поцеловал у нее руку.

Мама торжествующе посмотрела на меня.

— Это мой сын, — сказала она. — Алеша.

— Очень приятно, — ответил Краус и, как равному, пожал мне руку. — Краус.

Мы прошли в большую, светлую комнату, где стояла тахта, письменный стол с вращающимся креслом и длинная полка с книгами в пестрых обложках.

Из соседней комнаты доносились голоса, повторяющие спряжения глаголов в инфинитиве. Мать с Краусом начали говорить о чем-то, но я не слышал ничего. Я смотрел на фотографию над столом. На ней была та самая девочка, и глаза ее смотрели спокойно и печально.

— Познакомься, Алеша. Это моя дочь, — как в тумане доносится голос Крауса.

Я багровею, отворачиваюсь от фотографии и багровею еще больше. Прямо передо мной стоит та самая девочка и весело смотрит на меня.

— Катарина, — говорит она и протягивает мне руку. — А вы Алеша?

— Ага, — отвечаю я.

— Вот вам билет на два лица, — говорит Краус. — Сегодня у нас в институте интернациональный вечер.

…По ночам мальчишкам снилась Испания. Пароходы привозили эмигрантов со всего света…

На интернациональном вечере хор пел «Красный Веддинг», хор пел «Болотные солдаты», хор пел «Товарищи в тюрьмах, в застенках холодных, вы с нами, вы с нами, хоть нет вас в колоннах…»

— Я им еще покажу! — говорю я Катарине.

— Кому?

— Фашистам.

— Если бы ты знал, какие они! — говорит Катарина, и в голосе у нее отвращение. — Если б ты знал!..

…А как я ее ревновал! Господи, как я ее ревновал! Мы были одногодки, но я был мальчишкой, а она взрослой девушкой. Нам уже было по семнадцать лет. На нее многие обращали внимание, а на меня — только она одна. Я до сих пор не понимаю, что она нашла во мне. Мы любили друг друга. Это выяснилось, когда мы готовились к экзаменам за девятый класс.