Афанасий Коптелов - Возгорится пламя

— Но, друзья мои! — Ванеев, приложив руку к исхудавшей груди с ее резко обрисовавшимися ключицами, обвел всех лихорадочными глазами. — Если мы не на словах марксисты… Не можем половинчатые решения…

Владимир Ильич сделал в его сторону успокаивающий жест.

— Ты прав, Анатолий. В последнее время в русской социал-демократии, к сожалению, к нашему глубокому сожалению, — подчеркнул он, — появилось попятное движение. А кто идет пятками вперед — не видит перспективы, может свалиться в пропасть политического небытия. Такая участь поджидает ревизионистов типа Бернштейна.

Ленгник, улучив паузу, заговорил о том, что он приберегал для решительной минуты: никто из них даже и не видел книги Эдуарда Бернштейна. Осуждать его отсюда, из сибирской глуши, было бы преждевременно и рискованно. Если они примут резолюцию в таком виде и разошлют по колониям ссыльных, то вызовут только смятение умов.

Ванеев снова сделал попытку подняться на кровати, но Доминика, сидя рядом, удержала его.

Взглянув на иссиня-бледные щеки больного, Ульянов на последние возражения Ленгника поспешил ответить мягко, уступчиво:

— Ради единодушия, Фридрих Вильгельмович, я готов опустить слова об «идейном родстве» и «прямой связи». — Перо оставило за собою жирную черту. — Вот так. Ограничимся лишь общим упоминанием: «Пресловутая Бернштейниада — в том смысле, — я дописываю, — в каком ее обыкновенно понимает широкая публика вообще и авторы «credo» в частности, — означает…» Слово «ревизию» заменяем на «попытку». Вместо «извратить» ставим «сузить теорию марксизма». Теперь вы, надеюсь, не будете возражать?

— Да. Перед лицом большинства.

— Можно сделать пометку «принято единогласно»?

— Делайте. Единство мне тоже дорого.

— Оч-чень хорошо! Пора подписывать.

Доминика помогла Анатолию приподняться, дала ему книгу, положила на нее последний листок резолюции, и он, сдерживая дрожь в руке, вывел свою нижегородскую подпольную кличку: «Минин».

Листок перекочевал на стол, и под ним появилось еще шестнадцать подписей.

Вверху первого листа Владимир Ильич написал: «Протест российских социал-демократов».

— Теперь остается только отправить Плеханову да разослать внутри страны.

Сразу после собрания, простившись с Ванеевым, Ульянов и Лепешинский пошли к доктору Арканову.

— А Анатолий-то какой молодчина! — Владимир Ильич умолк на несколько секунд. — И если бы не дьявольская болезнь…

— Большой души человек! — отозвался Пантелеймон Николаевич. — Я другого такого не встречал.

Доктор согласился взять Ванеева в больницу, сказал, что Доминике и товарищам по ссылке будет разрешено дежурить у его постели.

Когда Ульяновы вернулись в Шушь, к «Протесту» присоединился Проминский. Четвертая подпись рабочего!

На следующий день занялись рассылкой «Протеста», и Владимир сказал жене:

— А все-таки жаль, что я согласился вычеркнуть несколько строк и смягчить формулировку.

— Но «Протест» пойдет за границу…

— В этом и дело, Надюша. Пусть бы знали, что и в глубине Сибири… Да ты сама понимаешь. Авторы «Кредо», этой чисто буржуазной программы, зовут назад, к одной тред-юнионистской борьбе. В Ермаках я уступил исключительно ради единства — оно для нас дорого. В статьях ни на какие уступки не пойду. А тесинский философ… Перед расставанием он попросил у меня «Анти-Дюринг». Не забудь отправить. Этот упрямец мне определенно нравится: выкован из стали. Если он поймет все до конца, — а он дотошный философ, — на него можно будет положиться.

Посылая «Протест» в далекий Туруханск, Владимир Ильич написал Юлию Цедербауму:

«Отныне мы знаем, во имя чего поднята борьба против «стариков» и под каким флагом идет мобилизация «молодых» практиков, группирующихся в России вокруг «Рабочей мысли» и близких ей групп: это антиреволюционное бернштейнианство, в теории капитулирующее перед буржуазной наукой, и постепеновщина в практике, отвергающая образование самостоятельной социал-демократической партии. С этими тенденциями надо повести решительную борьбу, и почин ее взяли на себя мои минусинские друзья».

В следующем письме Владимир Ильич предложил Цедербауму «заключить тройственный союз», в который, помимо их двоих, вошел бы еще Потресов. Этому «союзу» предстоит соединить свои силы с группой «Освобождение труда».

Цедербауму «тройственный союз» пришелся по душе. Он понял, что речь идет о создании своего социал-демократического журнала или газеты; присоединяясь к «Протесту», спешил заверить, что друзья могут по окончании ссылки располагать им и направить его туда, где он будет нужен.