Владимир Смирнов: Над океаном

Десять минут назад поднялась последняя пара полка из расписанных в полет экипажей. Паре Ионычев — Кучеров запуска двигателей отчего-то пока не давали.

Кучеров сидел, откинувшись в кресле, и спокойно ждал, всем своим видом подчеркивая, что все нормально, все идет правильно, как и должно идти, и даже не давал себе труда как-то успокоить своего помощника — правого летчика Николая Савченко.

На аэродром накатывала тишина, особенно ощутимая после рева и грохота. Растаял в небе гул улетевших кораблей. На высушенной было полосе вновь заблестела влага.

В открытые форточки кабины вливался влажный прохладный воздух, пахло травой и дождем, доносились голоса ребят из наземного экипажа. Фигурки двигающихся в рано наступающих сумерках людей изгибались, ломались и множились, дробясь в каплях влаги на стеклах. Синел мокро рядом лес. Негромко пофыркивая, по рулежке проехала АПА — автомашина аэродромного питания — и, осторожно-вкрадчиво посвечивая уже включенными фарами, свернула к стоянке Кучерова. И хотя ЗИЛ остановился в сторонке и мотор его затих, выключенный, это было уже хорошо. Ведь АПА — это запуск.

Ту-16, «штатный» самолет-ракетоносец морской авиации, стоял под самым лесом, крепко уперев в бетонные плиты овальной площадки длинные суставчатые ноги, обутые в толстые пневматики. Матово-белый, скорее, даже серый своей противоожоговой окраской, он на первый взгляд не выглядел боевым кораблем — хотя бы из-за явного сходства с широкоизвестным старичком-работягой Ту-104. Но из его крыльев, будто заломленных назад напором скорости, рвалось вперед вверх узкое мускулистое тело бойца, увенчанное вытянутым обтекателем штурманской кабины, и, словно в едином стилевом рисунке, над черными стволами КОУ взметнулось ввысь высокое отточенное перо-нож киля, на котором светилась живая алая звезда. Пушечные стволы — вот что бросалось в глаза. Целая батарея скорострельных автоматических пушек, глядящих во все стороны и управляемых хоть вручную, хоть с помощью электроники, превращала корабль в настоящую летающую крепость; ракеты, бомбы, торпеды, которыми к тому же можно было нанести удар в любых условиях видимости и вообще без нее, делали самолет грозным оружием, а насыщенность самым различным радиоэлектронным оборудованием в сочетании с дальностью полета на многие и многие тысячи километров на огромных высотах с почти звуковой скоростью позволяла отыскивать и уничтожать цели — от стратегических до самых малых, точечных! — в любой точке полушария, на любой глубине океана. Мощности двух могучих никулинских двигателей, в которые было впряжено почти по десятку тысяч послушных руке пилота коней, хватило б на то, чтобы осветить целый город со всеми его улицами, площадями, кинотеатрами, стиральными машинами, магазинами, утюгами и бог знает чем еще, что есть в современном городе, — если б кому-нибудь пришла в голову мысль заменить этим самолетом городскую электростанцию. Впрочем, самолет смог бы снабдить город и необходимым количеством электросетей — тысячи метров проводки, сотни реле, электромоторов, сервоприводов, лабиринты кабелей скрывались под его обшивкой.

И вот он стоял, спокойный и уверенный, ожидая приказа; и из его кабин, из-под колпаков блистеров чуть заметно струился слабый розоватый полусвет (нынче психологи утверждают, что именно красный, но никак не зеленый цвет действует успокаивающе, поднимая при этом работоспособность); экипаж был свеж и бодр, умел и спокоен. Оборудование проверено и готово к работе. Топливные кессоны залиты под горловины; в боевых отсеках во тьме и тишине покоились увесистые контейнеры боекомплекта; в снарядных ящиках дремали острорылые, с чуть срезанными головками пушечные снаряды.

Александр Кучеров, двадцатисемилетний повелитель этого средоточия мощи и грозной силы, вкусно потянулся, закряхтел и, чему-то улыбаясь, осторожно негромко спросил:

— Слушай, Николай, давно хотел спросить: почему ты у нас?

Савченко помолчал и тихо уточнил:

— В каком смысле?

— Н-ну... Видишь ли, у нас как-то уже получается наследственность, да? Смотри, три четверти пилотов — дети пилотов. Так вот и я — вроде как с детства в авиации. Родился на аэродроме, считай, вырос... А ведь ты, я знаю, из особой семьи, очень интересной семьи, верно? Не думай, я в душу не лезу — я понять хочу, где начало. Понимаешь? Где начало?

Начало? Савченко, сын потомственных русских юристов, очень любил летать. Он любил летать даже когда был ребенком и не знал, что это такое — полеты. Разве так не бывает? Если человек родился для призвания и оно властно ведет его за собой — разве этот человек не живет своим делом еще до того, как познает его?