Сергей Каширин - Предчувствие любви

— Включите ночной старт! — не выдержав, почти закричал генерал.

С громким хлопком взвилась ракета, Она была красной, но в метельном мраке ее свет мерк и казался оранжевым. Вдоль бетонки ярко вспыхнули два ряда разноцветных фонарей. Может, хоть они предупредят летчика об опасной близости земли. Если, конечно, он их различит.

И тут мы заметили снижающийся бомбардировщик. Его серебристый силуэт, размытый скоростью и мглистой полутьмой, был еле различим в белесой круговерти метели. Казалось, в мутной воде опускается на дно океана большая, неповоротливая туша голубого кита, и черные шины колес — это растопыренные плавники. Приглушенно звеня задросселированными двигателями, сигарообразная громада невесомо, как по ниточке, скользила к черно-серой бетонке.

Зубарев плавно выровнял и мягко, бережно, по всем правилам летного искусства, приземлил свой крылатый дредноут. Две цепочки огней ночного старта легли перед ним весенними полевыми цветами, точно желая удесятерить радость благополучного возвращения. Шины оставили на припорошенной снегом посадочной полосе три широких узорных следа.

«Кит» весело затрепыхал хвостом: Николай, тормозя, двигал педалями ножного управления, чтобы не дать тяжелой машине пойти по скользкому бетону юзом. Лишь после того, как самолет, закончив пробег, остановился, Зубарев подал голос:

— Разрешите рулить на якорь?

— Разрешаю, — облегченно вздохнул руководитель полетов.

Где-то на середине аэродрома раздавалось натужное гудение автомобиля: тягач буксировал самолет Пономарева. Потом этот зудящий гул разом растворился в веселом звоне реактивных турбин: с посадочной полосы на рулежную дорожку двинулся бомбардировщик Зубарева.

Тонким ознобом отозвались окна. Так дребезжат стекла широких витрин в магазине большого города, когда по улице проходит спаренный трамвай. Спираль в этот момент сделалась ярко-красной и тут же, на глазах, начала быстро темнеть. Все-таки перегорела.

— Товарищ генерал! — спохватясь, вскинул руку к виску майор Филатов. — Разрешите получить замечания.

Полное, добродушное лицо Ивана Петровича уже цвело улыбкой, от глаз, затрепетав, лучиками побежали морщинки. Лишь на щеках еще хорошо заметен был густой румянец — след пережитого волнения. Держался майор уверенно и не старался скрывать своей радости. Он знал, что недавний риск его казался окружающим почти безрассудным, но что делать, в авиации нередко приходится рисковать.

— Замечания после, — сухо, словно не разделяя чувств командира эскадрильи, произнес генерал и, помолчав, распорядился: — Обоих летчиков ко мне.

Скрипнули отодвигаемые стулья, щелкнули тумблеры выключаемой аппаратуры: все вдруг ожили, зашумели, обмениваясь впечатлениями. Генерал, нетерпеливо вышагивая взад-вперед по тесной комнатушке, то ли с восхищением, то ли осуждающе повторял:

— Орлы… Ну, орлы!..

Мне давно нужно было уйти, но я, услышав эти слова, решил остаться. Неспроста Генерал Тревога назвал Пономарева и Зубарева орлами! Неспроста он приглашает их сюда. Наверняка решил лично поблагодарить за выдержку и смелость в сегодняшнем полете. А может и к награде представить…

Прислонясь плечом к массивному блоку рации, я смотрел в ту сторону, откуда должны были появиться Валентин и Николай. Видимость была ограниченной до предела. С трудом различался даже находящийся в полукилометре отсюда столб с полосатым «колдуном» — указателем направления ветра. С неба продолжала сеяться снежно-дождевая скука. И все же на стоянках продолжалась работа. Там от самолета к самолету ползали топливозаправщики, подвижная кислородная станция и тягачи с очередным комплектом бомб.

Техники и механики снаряжали наши корабли к повторному старту. Летчики, штурманы и стрелки-радисты направились тем временем к «высотке» — специальному аэродромному домику, где мы обычно готовились к высотным полетам. Пока они там отдыхали, наш местный радиоузел включил громкоговорящую связь. С обзором последних событий в мире выступал столичный политический радиокомментатор. Опять шла речь о «ястребах», «бешеных» и всяких прочих сумасбродах, «размахивающих атомной дубинкой». Такие передачи повторялись часто, они, можно сказать, навязли в зубах, набили оскомину, и я слушал вполуха. Давало себя знать недавно пережитое напряжение в полете, и теперь, в тепле, меня клонило в сон. Впрочем, стоп, стоп, это что-то новое!

— Ныне отцам «холодной войны» пришлось сбавить свой поджигательский тон. По их собственному признанию, «русский воздушный флот и численностью и вооружением превзошел авиацию, имеющуюся в распоряжении натовского блока…»