Соната, конечно, требует напряжения душевных сил, внимания, сосредоточенности. Мне, честно говоря, пришлось немало потрудиться, прежде чем я согласился исполнить ее на концерте, посвященном годовщине Октября и проводам отпускников.
К числу этих счастливчиков отношусь и я. Но, как ни странно, настроение у меня немножко минорное. За время службы я чертовски привык ко всему, что окружает меня в армии. Нет, не привык, а прирос, полюбил работу, которой занимаюсь, приобрел замечательных друзей. И хотя впереди у меня отпуск, о котором я так долго мечтал, встреча с родителями, но расставаться с этой беспокойной, напряженной и такой интересной жизнью, с командирами и друзьями все-таки грустно.
Вчера я и Скороход попросили Тузова увековечить нас вдвоем возле стенда «Боевой путь полка». Ведь какой-то, пусть очень маленький, отрезок этого не оконченного пути мы тоже прокладывали вместе со всем личным составом полка. И пусть этот отрезок не отмечен на карте, но он есть, его можно тоже считать боевым. Не случайно же на титульном листе Книги почета войсковой части написано: «Постоянная боевая готовность уничтожить воздушные средства нападения врага — закон жизни воинов противовоздушной обороны».
Мне хочется привезти эту фотографию домой и показать отцу. Мы жили с Семеном по этому закону и в мирное время выполняли боевую задачу. Об этом говорили и знаки войсковой доблести, которыми обоих наградили во время службы. На груди у нас имелись значки: «Классный специалист», «Стрелок-разрядник», «ГТО» и «Отличник ВВС».
Я сижу за роялем и играю «Лунную» сонату. Ничего прекраснее я не знаю и не слышал. А между тем некоторые участники нашей художественной самодеятельности считают, что это слишком камерная вещь и никак не соответствует моменту. У Бордюжи даже хватило ума назвать ее «похоронным маршем». Однако майор Жеребов возразил противникам «Лунной».
— Напрасно думаете, что наши зрители не имеют ушей и не подготовлены к восприятию серьезных вещей, — сказал он. — Ну, а если кто и пренебрегал серьезной музыкой, недооценивал ее, то «Лунная» соната больше всего подходит, чтобы, прослушав ее, противники серьезной музыки стали ее почитателями.
Говоря так, наш замполит, что называется, авансом сделал меня музыкальным пропагандистом. Никогда со времен гражданки я так много и упорно еще не работал на музыкальном инструменте.
Во время занятий вспоминал школу, учителя по музыке — старого, белого как лунь старичка, который учился в свое время у известного композитора Майкапара — классика детской и юношеской музыки. Как часто учитель говорил мне, перефразируя известное изречение поэта: «музыкантом можешь и не быть, но любить музыку обязан».
Уже тогда он понял, что профессионального музыканта из меня не получится. Я всегда был слишком нетерпелив, а музыка требует усидчивости.
Во время моих репетиций в клуб заглядывал Щербина. Он по-настоящему любит музыку и может слушать ее сколько угодно. Иногда мы говорили с ним о музыке. Больше всего Щербину занимали такие вопросы, как музыка и акустика, музыка и цвет, влияние музыки на растительный и животный мир, на физиологию и психологию.
— А что, если нам попробовать расцветить звуки твоей игры, — предложил он однажды. — Тогда всё, кто придут на концерт, будут не только слышать «Лунную» сонату, но и видеть ее на экране, который мы установим на сцене.
Щербина стал развивать свою мысль, и мне представилось, как с помощью сконструированного им устройства моя игра будет окрашиваться в различные цвета, как цвета эти будут вспыхивать и гаснуть на экране, помогая слушателям глубже почувствовать изумительное творение Бетховена.
Его предложение я принял с восторгом. И вот получилась довольно впечатляющая и фантастическая картина. Она, конечно, была далека от той, которую описал в «Туманности Андромеды» Иван Ефремов, но все это сильно действует на психику, вызывает неожиданные ощущения.
Играю «Лунную». В зале необыкновенно тихо. Тишина для меня сейчас — лучшая награда за труд, она вдохновляет, и я, словно в экстазе, ударяю по клавишам рояля, извлекая нужные звуки.
Среди зрителей и Лера. Для нее-то я и стараюсь больше всего. Найдет ли она в этой музыке то, что дорого и близко мне.
Перед глазами встает одно из воскресений в конце лета. Получив увольнение в город, я зашел за Лерой в общежитие.
— Куда пойдем? — спросила она.
— Все равно, — ответил я. — Лишь бы вместе. — Мне действительно было все равно, куда идти, главное — чтобы рядом была Лера, чтобы я видел ее, слышал ее, касался ее рук, чтобы ощущал запах ее волос.
Читать дальше