Геннадий Падерин: Ab origine

— Вас ждут, — сухо напомнил профессор. — Да и у меня минуты на счету.

Валька смолчал и, убрав ножницы, принялся распаковывать его, обметать салфеткой шею, уши, лицо. Похламков, изучивший вкусы давнего клиента, предупредил:

— На голову одеколон не нужен.

— Знаю, — отозвался Валька.

Заправил в расческу ваты, смочил водой, причесал профессора.

— Шипр, — подсказал Похламков, когда Валька потянулся к пульверизатору.

— Знаю, — снова буркнул тот.

Пустил распыленную струю одеколона на обвислые щеки, обдал слегка шею — те места, где проходил с бритвой. Взял после свежую салфетку, заботливо промакнул лицо. Делал все так, как в данном случае действовал бы и сам Похламков.

— Пудра не нужна, — не удержался он все же от очередной подсказки.

Валька лишь молча кивнул, еще раз прошелся по волосам расческой и склонился в полупоклоне, который перенял у него, Похламкова:

— Будьте здоровы!

Профессор вежливо поблагодарил, достал деньги:

— Что я вам должен?

Похламков видел: Валька растерялся. Не ждал этого вопроса. Да и Похламков удивился, привыкнув к тому, что профессор без лишних слов клал на тумбочку рубль и уходил, не ожидая сдачи, хотя действительная стоимость услуг редко переваливала за полтинник. Точно так поступали и некоторые другие посетители из числа постоянных похламковских клиентов, Валька не раз оказывался свидетелем этой немой сцены, и сейчас, как видно, надеялся на подобный же финал.

— Что я вам должен? — повторил профессор.

Вальке, коль такое дело, прибросить бы на счетах: согласно прейскуранту да и удовольствоваться этим, a ему, знать, обидным показалось упустить «законный» рубль.

— Спрашиваете, будто первый раз в жизни подстригаться сели, — выдал.

Сказано было на манер шутки, но все равно грубовато получилось, с явным намеком. Профессор тем не менее ответил спокойно:

— Вообще-то не впервые, но к будущему ударнику сел первый раз и таксу еще не изучил.

И-и, какой штучкой обернулся старик: не изучил! Что, Валька меньше выкладывался, чем обычно делал это он, Похламков? Или в мастерстве уступает?

— Так сколько с меня?

— Десять копеек, — ляпнул Валька, встряхивая с резким хлюпающим звуком простыню, только что снятую с профессора.

Профессор принял вызов:

— Все, Иван Федорович, потеряли вы клиента: oтныне буду иметь дело только с ударником.

Выложил на стол гривенник.

Подошла с половой щеткой в руках Феня, принялась заметать осыпавшиеся на пол волосы. Это послужило сигналом парню, ожидавшему своей очереди, он шагнул к освободившемуся креслу.

— Куда лезешь без приглашения? — накинулся Валька. — Видишь же, уборка не сделана!

Тот было опешил, но быстро нашелся:

— Извините, больше не имею времени ждать.

Протянул Вальке пятерку.

— Нет у меня сдачи, — рявкнул Валька. — Вон вся наличность — гривенник.

— Тогда скажите, сколько с меня, займу у товарища.

— Сорок пять копеек.

— Что, съели? — пульнул от двери профессор. — Вели бы себя смирно, как я, гривенник заплатили бы, а то лезете в кресло без приглашения…

— На самолет опоздаете! — крикнул вслед ему Валька и, когда уже захлопнулась дверь, выплеснул оставшиеся помои: — Чтоб тебе и правда опоздать, жмот несчастный, профессор кислых щей!

Парень усмехнулся, молча отсчитал деньги.

Посторонних в мастерской не осталось.

— Ну, отмочил сервис, спутник красоты! — выдохнул Похламков, разминая трясущимися пальцами папиросу.

— Только без этого, — заорал Валька, — без моралей!

Феня, занявшая после уборки свое обычное место у окна, замахала на них руками:

— Тише вы, клиенты идут!

Дверь приоткрылась, заглянула молодая женщина.

— Мальчик у меня, — проговорила неуверенно.

— Детская мастерская через два квартала, — отрезал Валька.

Дверь закрылась. Наступила тягостная тишина.

Похламков прикурил, сел в кресло, начал с преувеличенным вниманием разглядывать в зеркале собственное отображение. Феня поставила на колени всегдашнюю свою корзинку с мотком ниток и спицами. Валька послонялся некоторое время из угла в угол, потом открыл тумбочку, принялся выставлять полученные накануне флаконы с одеколоном.

— Провернуть пока операцию облагораживания, что ли? — сказал, ни к кому не обращаясь. — Все равно клиентов нет.

Облагораживание заключалось в том, что в одеколон добавлялось «для смягчения» определенное количество обыкновенной воды. Название нехитрому процессу придумал в свое время Похламков, он же преподал Вальке и технологию.