Юрий Маслов - Уходите и возвращайтесь

В его сухом и бесстрастном голосе не было ни одобрения, ни осуждения, и Никита так и не понял, остался ли проверяющий доволен его работой. Но посадку он совершил безупречно: притер машину на две точки и, только когда погасла скорость, плавно опустил носовое.

Вторым вылетел Бойцов, затем Коренев, Завидонов, Черепков, а под занавес показал свое мастерство Миша Джибладзе. Полковник не спеша выбрался из машины, прошелся, разминая затекшие от привязных ремней плечи, и закурил. Ребята молча ждали приговора. А полковник, словно не замечая их нетерпения, продолжал спокойно прогуливаться, время от времени жадно затягиваясь сигаретой. Наконец он остановился напротив сверлившего его беспокойным взглядом Баранова и громко сказал:

— Лихие мальчики. Недочеты, конечно, есть… Спешат. Выруливание на пять выполнил только Коренев. Ну, а в общем впечатление хорошее. Всем — отлично. — Полковник козырнул, сел в ожидавший его «рафик» и уехал.

Баранов некоторое время смотрел вслед умчавшейся машине, затем повернулся к притихшим ребятам, и губы его растянулись в непроизвольной, какой-то стеснительной улыбке.

— Ну, вот вы и лейтенанты, — сказал он тихо. И замялся. Ему многое еще хотелось сказать этим мальчишкам, которым он отдал почти четыре года своей жизни. Чтобы не подвели его ни в небе, ни на земле, и помнили, и писали, как идут дела, как служится, на каких машинах летают, что ждет впереди. Но ничего он этого не сказал. Только махнул рукой и совсем не по-военному, неожиданно для себя проговорил: — Уходите… и возвращайтесь.

— То есть как? — растерянно пробормотал Черепков.

— А вот так, — улыбнулся Баранов. — В телеграммах, письмах, телефонных звонках. — А сам подумал, что не вернувшийся — это всегда утрата: неоконченный разговор, недокуренная сигарета, невыполненное задание, а иногда и смерть, чья-то прерванная жизнь… — Ну, топайте.

Но ребята не расходились. Им передалось состояние инструктора. Они поняли, что прощаются, уходят. Уходят в жизнь. Навстречу расстояниям и опасностям, потерям и победам. На душе на какой-то момент стало горько и тоскливо, захотелось как-то отблагодарить своего учителя, выразить ему свою признательность и уважение. Но как? Они были молоды, стеснялись своих чувств, а сентиментальность почитали за великий грех.

— Чего стоите? — не выдержал Баранов.

— Разрешите заказывать офицерские мундиры? — спросил Алик.

— Разрешаю, — сказал Баранов и зычно расхохотался, — лейтенант Черепков!

— За реактивную авиацию!

— За полярную!

— За ледовую разведку!

— За будущих космонавтов!

— За воздушных извозчиков! — Сережка, озорно поигрывая глазами, чокнулся с Джибладзе и подмигнул Черепкову.

— Ты кого имеешь в виду? — спросил Миша.

— Успокойся, не тебя!

— За солнечную Грузию! — Алик повернулся к Никите, который сидел слева, но того и след простыл. — А где Мазур? — Он озадаченно осмотрелся и, не заметив приятеля ни за столом, ни среди танцующих, прошел к выходу.

Никита стоял у фонарного столба и, запрокинув голову, с беспечной улыбкой взирал на небо.

— Ты чего, — спросил Алик, — звезды считаешь?

— Лучше уж звезды, чем тосты. Замучил меня князь, утомил. И душно там, и накурено… Может, пойдем?

— А ребята? — заколебался Алик.

— А что ребята? Завтра увидимся. Нам вместе до самой Москвы… А получим назначения и… ку-ку. Пишите письма. Ну, так ты идешь?

— Иду.

— Тогда прихвати бутылку шампанского. Она в хлебнице, прямо напротив моего места. Я ее салфеткой накрыл.

— Зачем?

— А с Татьяной я должен выпить? Или…

— Понял. — Алик мгновенно исчез.

Через минуту вращающиеся двери ресторана выбросили его обратно.

— Князь уж было открывать собрался, еле отнял, — тяжело дыша, проговорил он. — Кричит: куда?

— А ты?

— Что я? Швейцара, говорю, угостить надо. Он шампанское только раз в году принимает — в день выпуска летного состава.

— Правильно!

Друзья сели в трамвай и, проехав несколько остановок, сошли у кинотеатра «Мир». Алик покрутился возле закрытого киоска с мороженым, тускло освещенного ночной лампочкой, и неожиданно спросил:

— Помнишь, как мы здесь мороженое покупали?

— Когда?

— В самый, самый первый раз. Ты купил эскимо, а я — фруктовое. А она стояла вон там, — Алик указал на противоположную сторону улицы, — и с озабоченным видом изучала архитектуру собственного дома.

— И я занял у тебя пятерку.

— Вот именно.

— И не отдам, — сказал Никита. — Она принесла мне счастье.