Юрий Маслов - Уходите и возвращайтесь

— Так зачем ты удрал в город? — снова спросил Левин. Голос его был крут и жесток, как стальной обруч, стягивающий бочку.

— По делу.

— Может быть, объяснишь, по какому? Никита потупился.

Левин улыбнулся, но так, что Никиту передернуло.

— Мне кажется, что вы любите свою профессию, Мазур, — сказал он вкрадчивым и тихим голосом, и эта елейная интонация сразу же заставила Никиту насторожиться и подумать о том, что Левин располагает информацией о его личности гораздо более обширной и достойной внимания, нежели его неофициальная прогулка в город. — Начальник училища несколько раз справлялся у меня о ваших успехах. — Слово «ваших» Левин произнес особенно отчетливо и раздельно, вложив в него свой, какой-то тайный и одному ему понятный смысл.

Никита, словно его уличили в чем-то нехорошем и постыдном, покраснел и отвел в сторону глаза.

— Вы поступили в училище по протекции? — спросил Левин.

Никита, с трудом разлепив дрогнувшие от обиды губы, с горькой досадой в голосе проговорил:

— Товарищ капитан, я люблю небо, вы… не совсем правильно обо мне подумали… Командир полка, в котором я служил, — друг Василия Федоровича Малинина, и я даже не знал, что он знает о моем существовании.

— Ах, вот в чем дело, — задумчиво, словно про себя, проговорил Левин. — Значит, это штучки Жихарева… Он всегда подбирает к себе в полк ребят из нашего училища.

Мазур остановил мотоцикл у штаба. Левин не спеша вылез из коляски и с любопытством заядлого мотоциклиста осмотрел машину.

— Это чья телега? Никак, Безуглова? Никита промолчал.

— Дисциплинка! — Левин крякнул и зашагал прочь. — Товарищ капитан! — Никита догнал Левина и в нерешительности остановился.

— Я слушаю, — предупредительно спросил Левин.

— Что мне будет? Вы понимаете… без неба я не смогу. Это все равно, что мне ноги отрезать!

— Не знаю, — подумав, сказал Левин, — но начальнику училища о вашем поступке мне придется доложить. Есть вещи, которые покрывать нельзя. — И он, козырнув, ушел.

Не менее жесткий и категоричный разговор произошел у Никиты с Барановым, и эта беседа по своим результатам и выводам повлияла на него гораздо более действенно и тягостно, нежели пятнадцать суток, которые он отсидел.

— Я, Мазур, — сказал Баранов, — сам когда-то был курсантом, я, дорогой мой, тоже имел привычку влюбляться до беспамятства, и это, наверное, неплохо. Но если ты будешь путать летные дела с сердечными, ты навсегда останешься недоучкой. А женщины, между прочим, посредственность не переваривают, они ее просто терпеть не могут. Но это — философия. Эту премудрость ты сам когда-нибудь постигнешь. А летать тебя учу я. Понял? И я из тебя сделаю летчика или выгоню к чертовой матери. Усвоил?

— Усвоил, — уныло выдавил Никита.

— Понятливый. — Баранов улыбнулся. — Ну, а для первого случая, чтобы до тебя все-таки дошло, что здесь не пансион для благородных девиц… — Капитан подтянулся и уже строго официально бросил: — Курсант Мазур, я вас отстраняю от полетов. На неделю. Финишером поработаешь. Ясно?

— Так точно, товарищ капитан, — обрадованно выдохнул Никита.

Он понял, откуда дует ветер, понял, что ребята не бросили его в беде, и не кто-нибудь, а именно Славка сумел убедить начальство, что все, что произошло с ним, чистой воды недоразумение. И он не ошибся. Все было так, как он и предполагал. Не учел он лишь одного: какой сюрприз приготовил ему под занавес Левин.

Это было суровое наказание. Ребята уходили в воздух, а ты гайки крути, копайся в этом треклятом двигателе. Никита с завистью провожал идущие на взлет машины и с раздражением брался за ключи. Ашир Аширович, видя, что происходит с подопечным, успокаивал его как мог.

— Да что ты кипятишься? — спокойно-рассудительным тоном выговаривал он своему ученику. — Это, — Артыков хлопал одеревеневшей от каждодневного соприкосновения с металлом ладонью по движку, а затем ее ребром резким круговым движением резал себе горло, — тебе в жизни во как пригодится! Ты посмотри, что за техника нынче пошла — сплошь электроника. Иной раз глянешь на приборную доску — страшно становится, целый огород. Поди-ка разберись в этом хозяйстве! Когда все правильно, когда каждая стрелка напротив своего деления стоит, на душе спокойно, а как только какая в сторону — у пилота глаза квадратные. А почему? Подкован плохо. Теоретически. Понял?