Геннадий Падерин: На лезвии риска

— Н-да, — сказал Виктор, подумав об этом.

Иван Андреевич уловил, как видно, ход его мысли, вздохнул:

— Вот именно…

Виктор поставил «Волгу» у третьего подъезда. Выходя, не захлопнул дверцу, как делал это обычно, а бесшумно придавил коленом. Иван Андреевич последовал его примеру.

— А «Скорой»-то еще и в помине нет, — произнес вполголоса, и не понять было, сетует ли он на неразворотливость медиков, или просто доволен собственной оперативностью.

— Вечная история, — качнул головою Виктор.

Приподняв рукав полушубка, он глянул на светящийся циферблат: 23–02. Это уже автоматически действовала профессиональная привычка: приступая к операции, заметь время.

Вошли в подъезд. Наружная дверь закрывалась неплотно, на пол у порога намело снега, а пол — цементный, шлифованный, и снег под ногами у Виктора предательски скользнул вперед, в глубину. Виктор с трудом удержал равновесие.

— А, дьявол! — вырвалось непроизвольно.

Голос его спугнул кого-то: кто-то поспешно зашаркал вверх по лестнице.

— Слышишь? — шепотом спросил Иван Андреевич.

— Сейчас разберемся, — отозвался Виктор.

В подъезде было тепло, стоял густой запах мясной стряпни — беляшей либо пирожков. Видно, в одной из четырех квартир, двери которых выходили на лестничную площадку, хозяйка хлопотала над поздним ужином.

На площадке, довольно хорошо освещенной, никого не оказалось, но на покрытом метлахской плиткой полу бросились в глаза пятна крови — и подсохшей уже, и совсем еще свежей. При виде ее, хотя и готов был внутренне к такому, Виктор вздрогнул: настолько не вязалась пролитая человеком кровь с мирными запахами, наполнявшими подъезд.

Свежие следы крови вели к бетонным ступеням, поднимавшимся на второй этаж. Только поднимались они не сразу, а в два присеста, двумя маршами, с остановкой на маленькой промежуточной площадке у ряда почтовых ящиков. Здесь, на повороте, навалившись грудью на перила, стоял рослый парень в белой нейлоновой рубашке с полуоторванным рукавом: рубашка на спине была прорезана в четырех местах, ткань вокруг пропиталась кровью, прилипла к телу.

Дышал он винным перегаром; хрипло, обессиленно. И хотя лампочка на площадке отсутствовала, света все же хватило, чтобы рассмотреть его лицо, когда он с трудом повернул голову на звук шагов: оно белело даже на фоне белой рубашки.

— Крови потерял много, — с тревогой определил Иван Андреевич.

Виктор с невольным гневом вспомнил о «Скорой помощи»:

— Непонятно, где медицина заблудилась!

И спросил у парня:

— Кто тебя?..

Парень едва выдавил:

— Помогите… Сорок шестая…

Они подхватили его с двух сторон и, теснясь на узкой лестнице, повели на второй этаж. Дверь в сорок шестую квартиру оказалась чуть приоткрытой, Виктор толкнул ее плечом, она распахнулась; в глубине узкого коридорчика стояла, прижав руки к груди, пожилая заплаканная женщина.

— Ведь говорила же, говорила, — еле слышно причитала она, — просила — не ходи, а ты…

Парень встрепенулся:

— Просили тебя?!

Женщина попятилась из прихожей в комнату.

— Что ты, что ты, я только в «Скорую»…

Она оправдывалась в чем-то — стремилась оправдаться. В чем? «Я только в „Скорую“»… Ясно, тот запретил звонить в милицию, а теперь, увидев их, решил, что она пренебрегла запретом.

— Просили тебя?! — повторил парень, опускаясь на узкий, покрытый цветастой накидкой диванчик.

— Ты чего это на мать так! — укорил его Виктор.

— Не мать я — тетка, — поспешила вступиться женщина. — Мы вообще-то ладим, не забижает он меня, нет.

— Кто его так? — спросил у нее Виктор, кивнув на залитую кровью рубашку парня.

Женщина бросила быстрый взгляд на племянника и, хотя тот никак не отреагировал, помотала испуганно головой — не знаю. Но, видел Виктор, знает, только боится сказать.

— А чего это он у вас на лестнице загорал?

— Не схотел моей помощи принять, прогнал. Сам, дескать, подымусь.

Говоря это, она достала из встроенного шкафа подушку, осторожно положила рядом с парнем на диванчик.

Иван Андреевич тем временем извлек из планшетки пакет с бинтами, ватой, флакончик с йодом, жестом пригласил Виктора: помогай. Виктор уложил парня на диванчик лицом вниз, осторожно поднял рубашку. Открылись четыре разреза, судя по всему, не очень глубокие. Во всяком случае, не опасные для жизни. Виктор вздохнул с облегчением и, взяв у Ивана Андреевича смоченную йодом вату, стал обрабатывать раны. Парень дернулся, застонал и спросил со страхом: