Екатерина Шереметьева - Весны гонцы 2

— Как вам новый наш курс?

— Ой, смешные! Так на нас похожи. Только нас было всего шестнадцать, а их двадцать четыре. Та девонька — первая делала этюд — точь-в-точь Женька наш. А этот скептик вроде Джека… А кругломордик с косой — судорожно гордая дура, как я…

— Дарование не то. Ваш курс вообще «созвездие талантов», — говорили завистники. А поначалу курсы кажутся похожими.

— Если б снова начать! Разве так бы училась?

Весь урок Соколовой Алена не могла убрать с физиономии улыбку, глупую, конечно, блаженную. С силой сегодняшнего ощущения вспоминала первые радости и горести в этой аудитории. Пыльные кулисы… Сколько за ними ожиданий выхода! Панического оцепенения, растерянности, злого упрямства, слез и наконец… Сколько торопливых: «Ни пуха!», «К черту!» А «незаконного» перешептывания, беззвучного, одними губами — и все-таки его ловила Агеша! Кубы!.. По магическому «если бы» они превращались в стены, автомобили, холмы, столы, рояли, диваны, баррикады, тракторы… Сегодня ими начинают командовать новые девчонки и мальчишки. В переменку, усевшись на кубах, станут уверенно решать судьбы искусства… Или тихонько вдвоем — «сугубо личные дела…»

Нескладные громыхалы, смешные девчонки и мальчишки, стараются не опозориться, блеснуть, «сыграть», как те, другие, четыре года назад… И все они — ершистые и податливые, робкие зайчата и воображалы (как Алена и ее товарищи) — не подозревают, что «рентгеновский» глаз насквозь видит каждого, предвидит каждый самый неожиданный поступок. И самое оригинальное оригинальничание, и слова самого Станиславского (выученные, но чужие еще!), и даже прямое сопротивление не помешают Соколовой привести их, куда она хочет, куда ей нужно.

Неужели волнуется? Неужели не спала ночь? Так легко и точно любое ее слово, интонация, взгляд.

И зарождается уже в этих цыплятах доверие к Агеше. И с урока они уйдут, потрясенные первой встречей с профессией, собственным невежеством и беспомощностью. Но поймут, что такое труд актера, безжалостный, тяжелый, как всякое большое счастье, не скоро.

Удивительное искусство Соколовой раскрывалось так полно. Алена жадно глядела на нее: «Когда теперь увижу?» Жгло под ложечкой, в горле, в глазах: «Седины́ прибавилось за четыре года. И от нас!»

Не кончился еще урок — в аудиторию ворвался космос:

— «…первый в мире искусственный спутник Земли…»

В «колонном зале» не протолкнешься, репродуктор оглушает:

— «…В СССР произведен успешный запуск первого спутника…»

— Никого нет? Кто же управляет?

— Полтора часа вокруг Земли!

— Он так все и будет носиться?

— Теперь человек скоро!

— Человека-то вернуть надо.

— Сколько наук сомкнулось в этом спутнике.

«Сколько наук!.. А Глеб?»

— Что еще увижу? — Тихий, застенчивый Виталий Николаевич громко обращался то к одному, то к другому, размахивал рукой. — В двадцать втором, еще не демобилизовался, летали на желтой итальянской развалюхе — «Ансальдо». Своих ведь не было. Как сейчас помню животрепещущее фанерное произведение! Сидел позади летчика, в ушах гремело, во все стороны кидало, из бака прямо на голову капал бензин, теплый бензин… Подумайте — на чем летали! Что еще увижу? Мне ведь только пятьдесят шесть…

— Огромный сегодня день, — повторила Алена. — На подводных лодках, конечно, есть радио?

— Да. — Рудный ответил рассеянно. — Эх, испортили вы мне обедню! Есть французское словечко entrain — увлечение, способность увлекать с задором, с веселым огоньком… Без этого оперетта — галушки без шкварок. В наших девушках не вижу… Может быть, эта новенькая Лида. С мальчиками лучше — Олег в полной мере, Джек, пожалуй…

— Я же сама хочу!

— Подождать, что ли, вас с опереттой?

Обеими руками она взяла Рудного за локоть.

— Милый Константин Палыч, не знаю. Может, и не нужна буду через год?..

Он только пожал плечами.

— Придут новые — пополнение…

— Конечно. Будет отсев и пополнение. В молодежные театры нужен особо строгий отбор. И дарований и людей. Тогда получатся настоящие ростки нового. А вы и через год и через два… — Рудный остановился. — Давайте прощаться, Лена.

От неожиданности она удивленно посмотрела на него.

— Проводил бы, но!.. Два года завоевываю… Не верит дочка. Что делать, Лена?

Что-то больно кольнуло.

— Разве я знаю?

Рудный усмехнулся:

— Перед собой надо быть честным. Понял ошибку — исправляй тут же. Как меня запутало самолюбие! Вы — умница…

— Ох, Константин Палыч!..