Юрий Томин: Яичница

Виктор давно уже хотел есть. Вчера они позавтракали, но продуктов с собой не взяли, рассчитывая вернуться рано.

— Я не хочу есть, — сказал Виктор, решив быть суровым до конца.

Орнитолог вошел в дом. Виктор слышал, как скрипнула кровать. Этот скрип показался ему нестерпимо обидным. Он понимал, что орнитолог не мог ничего поделать, но он должен был вести себя как-то иначе.

«Если хочешь понять, каков человек в море, нужен шторм», — вспомнил Виктор слова отца. Вот и пришел шторм. Но не было ни борьбы, ни громких команд, а только шум ветра, скрип кровати да щемящая пустота в желудке.

Первый день на острове не принес никаких изменений.

Утро второго дня — тоже. Виктор побродил в кустах, набрал пригоршню незрелой матово-зеленой черники. От нее было вязко во рту и болели десны. Они оба выспались на неделю вперед, и теперь Виктор, лежа на груде высохших водорослей, от нечего делать разглядывал в бинокль городские дымы. Где-то там, у рыбзавода, стояли на якорях два траулера, принадлежавшие заповеднику. Они-то могли выйти в море. Но Виктор не ждал помощи. Наблюдатели часто уезжали на несколько дней. Искать их не будут; во всяком случае, — так быстро.

Отложив бинокль, Виктор смотрел на спину орнитолога, обтянутую зеленой штормовкой. Он понимал, что сейчас можно было только ждать. Но то, что этот человек и теперь оставался самим собой и так же, как раньше, писал в блокноте, почесывая карандашом голову, вызвало раздражение.

Виктор поднялся и побрел в лес.

— Только не ходи к озеру, — сказал орнитолог.

— Как же!.. Там выводки, — с вызовом проговорил Виктор. — Они могут умереть со страху.

Орнитолог с удивлением посмотрел ему вслед и снова уткнулся в блокнот.

Виктор прошел несколько метров, и путь ему преградила упавшая береза. Она еще жила — листья были зелеными. Где-то он читал: если надрезать кору березы, то из нее потечет сладкий сок. Виктор сунул руку в карман, чтобы достать нож, и вынул… конфету. Он сразу забыл о березовом соке. Самая настоящая конфета в обертке, на которой была нарисована земляника! Медленно развернув конфету, Виктор положил ее на ладонь. Она пахла земляничным вареньем.

Виктор посмотрел в просвет между деревьями, где виднелась неподвижная, каменно-жесткая спина орнитолога. Пальцы Виктора сжались. Все так же глядя прямо на орнитолога, он сунул конфету в рот и с наслаждением, будто мстил, размолол ее зубами. В эту минуту ему очень хотелось, чтобы орнитолог обернулся.

Потом Виктор скатал бумажку в шарик, бросил его в черничный куст и вышел на берег.

— Иди сюда, — позвал орнитолог.

Виктор подошел.

— Смотри, — сказал орнитолог, — как оживают в воде водоросли. Видишь вон там, до них еще не дошел прилив, — они мертвы. И посмотри на те, что в воде. Они распускаются, как цветы.

Виктор изумленно взглянул на орнитолога.

— Вы говорите со мной, чтобы мне меньше хотелось есть?

— А тебе очень хочется?

— Нет.

— Тогда возьми, — орнитолог достал из кармана смятый кусок хлеба.

Чувствуя, что краснеет, Виктор заложил руки за спину.

— Я не возьму, — тихо сказал он.

— Послушай, мне приходилось голодать и больше. Ты понимаешь, я ведь все равно есть не буду.

Голос орнитолога был прежний. Он не просил и не требовал, но Виктор знал: орнитолог не будет есть этот хлеб. Виктор протянул руку и взял хлеб.

— Я думаю, до утра мы будем дома, — сказал орнитолог.

Виктор отступил на шаг, повернулся и быстро пошел вдоль берега, прижимая хлеб к груди. Вдруг окрепшие ноги несли его через камни легко, почти без усилий. Сейчас он не чувствовал ни голода, ни усталости. Все заглушил нестерпимый стыд.

Виктор вышел на мыс. Ветер, свалившись с верхушек деревьев, ударил его в спину. Оступаясь на скользких, покрытых водорослями камнях, он подошел к воде. Отсюда была видна лишь крыша кордона.

Виктор размахнулся и швырнул хлеб так далеко, как только мог.

Потом он присел на камень и долго смотрел на двугорбую вершину за проливом. Семь километров вспененной воды лежало между ним и этим островом. Там было вдоволь хлеба. В двадцати метрах от мальчика все еще маячил на воде бурый комок. Его несло на камни Виктор подумал, что если хлеб прибьет к берегу, то будет очень трудно отказаться от него второй раз. Подумал он также и о том, что все-таки поступил честно, и от этой мысли ему захотелось плакать.

Виктор отвернулся и стал смотреть на луду, на которой их застал шторм. Она была совсем близко. Отсюда Виктор мог различить большой камень, возле которого его ударила клювом крачка. Там было ее гнездо. А в кустах можжевельника на макушке луды он нашел гнездо гаги: восемь больших теплых яиц в пуховой корзинке…