Евсей Баренбойм - Доктора флота

— Косой! Душа песни просит. Уважь атамана.

Пашка медленно трогал струны гитары. Длинные руки атамана, его сутулая спина, чрезмерно широкие плечи вызывали у Пашки странное чувство — смесь восторга и брезгливости. «Орангутанг, — думал он. — А умный, черт. И голосом говорит тихим, не любит, когда пацаны ругаются. Любого перехитрит, если надо».

пел Пашка любимую песнь атамана. Валентин негромко подпевал, а Помидора бросала на Пашку короткие восхищенные взгляды.

Воскресным утром в конце апреля, когда Пашка еще спал, мать гладила ему брюки. В кармане обнаружила три пары часов. Сразу все поняла. Схватила скалку, кинулась к сыну.

— Убью! — кричала она. — Ворюга проклятый! Чуяла душа, что бандит растет.

Пашка едва убежал из дома, а когда появился через два дня, узнал от соседей, что мать наложила на себя руки, но ее вытащили из петли и сейчас она в больнице.

Он пришел к ней в палату, сел на кровать. Мать молчала, смотрела на него, потом отвернулась к стене, заплакала. Впервые Пашка заметил, какое у нее постаревшее лицо, худые плечи, большие, в набухших венах мужские руки.

— Мам, — сказал он, трогая ее за плечо. — Выписывайся домой. Завязываю.

В тот же день Пашка разыскал Валентина и они зашли в пивную у Балтийского вокзала.

— Устрой, Люська, где никто мешать не будет, — распорядился Валентин.

Официантка кивнула, отвела их в глубь зала, посадила за служебный столик, принесла четыре кружки пива.

— Говори, чего привел, — сказал Валентин.

Он слушал Пашку, не перебивая, лицо его было насуплено. Пашка изредка бросал на него тревожные взгляды, пытаясь угадать, о чем он думает.

— Все? — спросил Валентин, когда Пашка умолк.

— Все, — сказал Пашка.

Несколько минут Валентин молча пил пиво, потом поставил кружку, вытер рот, сказал, улыбаясь холодными, близко посаженными глазами:

— Вижу ты, Косой, хочешь найти ответ на вопрос, который мучил еще Чернышевского и Добролюбова: «Что делать?» Верно?

Пашка подобострастно кивнул.

По всем признакам у атамана сегодня было хорошее настроение.

— Ну что ж, — сказал он. — Учись. Может, и из нашей банды выйдет порядочный человек. А кем хочешь быть?

— Не знаю, — признался Пашка. — Никем.

— Щенок, — сказал Валентин. — Человек должен знать, чего хочет. Иди во врачи.

— Во врачи? — расхохотался Пашка. — Ты что, шутишь? Какой из меня врач?

Валентин медленно курил, смотрел куда-то поверх Пашки. Он вспомнил себя всего в бинтах, с переломанной ногой на больничной койке. За ним гнались сразу полдюжины ментов, он убегал по крышам домов. Наверно, и на этот раз он ушел бы от них, если бы не отломилось несколько кирпичей от брандмауэра. Тогда, после падения, ему казалось, что это — все, инвалидная коляска до конца дней. Но появилась докторша — молодая, независимая, резкая. Когда она входила в палату, ему сразу становилось легче. Она знала, что он урка, подследственный, но не боялась его. Он всегда ждал ее, а когда за нею затворялась дверь, на душе у него долго было хорошо, словно кто-то погладил его мягкой нежной рукой и побрызгал одеколоном…

— Во врачи иди, Косой, — повторил он. — Военно-морская академия объявила прием. Вчера в газете читал.

Совет Валентина идти учиться на врача застал Пашку врасплох. Он подумывал стать моряком, штурманом дальнего плавания, полярником. В крайнем случае, геологом или летчиком, но врачом… В этой роли он никак не мог себя представить. Правда, эта медицинская академия, о которой говорит Валентин, тоже морская.

На майские праздники в «малине» Косому устроили пышные проводы. Узнав, что Пашка собирается стать врачом, все долго хохотали, а больше всех большеротый Заяц.

— Ой, не могу! — задыхался он. — Из Косого профессор получится. Держите меня, урки!

Потом встал Валентин. Он один сегодня не принимал участия в общем веселье. Медленно достал из кармана большие золотые часы «Лонжин», щелкнул крышкой, протянул Пашке:

— Это тебе, Косой, за песни. Бери на память от всей банды.

— И приходи, если станет скучно, — сказала Помидора.

Неделю спустя Пашка отнес документы в приемную комиссию Академии и засел за учебники.

То, что трудно быть сыном командира Красной Армии, Алексей понял, когда перешел в шестой класс. До этого жил в детском безмятежном мире. Переезжал с отцом из города в город, ходил в садик, потом в школу. Менялись знакомые мальчишки, воспитательницы, учителя. Новыми были названия улиц, кинотеатров, речек. Быстро знакомился с другими ребятами. Было даже интересно — бесконечная смена впечатлений. Поживут годик-другой в военном городке, как вдруг вечером придет отец из части, неторопливо, фыркая и крякая, вымоется под умывальником, сядут ужинать и он скажет обыденно, будничным голосом, будто ничего не произошло: