Евсей Баренбойм - Доктора флота

— Садитесь, юноша, и сообщите нам немного о себе. Кто вы, откуда, где учились. Только не волнуйтесь. Это не экзамен, а дружеская беседа.

Васятка рассказал о своем становище на реке Муне, о родителях, сестрах и братьях, об охоте, на которую ходил с отцом, о школе-интернате в Жиганске.

— Значит, если я вас верно понял, на вашем счету уже больше ста соболей и два медведя? — уточнил бригврач и переглянулся с другими членами комиссии.

Васятка кивнул, пояснил:

— А белок, чай, больше тысячи. Я, правда, не считал. Батя знает. Мне эти числа ни к чему.

— Почти Михайло Ломоносов, — шепнул председатель своему соседу и попросил Васятку:

— Теперь поведайте, какая из книг вам понравилась за последнее время?

Бригврач вспомнил, как много лет назад, на подводе, запряженной старым Гнедком, отец привез его, тринадцатилетнего мальчишку в город учиться. Он не хотел тогда уезжать из дома. Было жаль тихую речушку, протекавшую рядом, высокую иву на крутом берегу. Ее ветви словно касались губами воды и пили ее — прохладную, темную. В августе, когда все вокруг было еще зелено, у ивы появлялись желтые листочки — первые предвестники осени. А когда по вечерам солнце заходило и все вокруг темнело, она золотилась в последних отсветах розовых лучей. Пятнадцать лет он не был в местах, где прошло его детство. Все некогда и некогда, хотя места эти значительно ближе, чем река Муна… Он вздохнул и повторил:

— Так что вам понравилось из прочитанного?

— А я читать не люблю, — чистосердечно признался Вася.

— Так, — сказал бригврач. Доброжелательная улыбка все еще не сходила с его интеллигентного лица. — Говорят, Пирогов в детстве тоже не любил читать. Но о таких писателях, как Лев Толстой и Максим Горький, вы слышали?

— Чо? — переспросил Вася. — Слышал. Мы Горького в школе учили. «Песню о Соколе», «Песню о Буревестнике», «Мать».

— «Мать» вы читали? — с надеждой спросил бригврач.

— Нет, — сказал Васятка. — Не читал.

— А Толстого что-нибудь прочли?

— Не припомню, — признался Васятка. — Если в хрестоматии что было, то читал.

— Назовите нам, юноша, столицы Англии и Соединенных Штатов Америки. Какое там государственное устройство?

— Мы географию не учили. У нас учительки не было.

— А химию вы учили? Или тоже не было учительки? — ехидно спросил один из членов комиссии.

— Как же, Анна Дмитриевна рассказывала.

— Тогда напишите нам воду.

К ужасу бригврача вместо Н 2О Васятка вывел на листке бумаги «Вада».

Члены комиссии расхохотались.

— Я думаю, все предельно ясно, — сказал тот, кто спрашивал про воду. — Надеюсь, что и у вас, Степан Алексеич, нет сомнений.

Васятка держал себя на беседе спокойно, с достоинством, как настоящий охотник. Не суетился, не заискивал, не пытался представить себя лучше, чем был на самом деле.

— Вы погуляйте немного, юноша, — сказал бригврач. — Мы вас пригласим.

Едва за ним затворилась дверь, как члены комиссии заговорили, перебивая друг друга.

— Извините меня, но принимать его в Академию, значит не уважать свою профессию, — горячился тот, кто спрашивал про химию. — Все равно он не сможет учиться.

— У него же знания на уровне пятого-шестого класса обычной школы, — поддержал его второй, худой, невысокий.

— Все это очень мило — охотник, соболя и медведи, будущий Ломоносов, — заговорил третий. — Но ведь мы, дорогие товарищи, за пять лет должны подготовить морского врача, черт побери. Как хотите, Степан Алексеич, но я решительно против. Пусть поучится годик, второй, одолеет школьную программу.

Бригврач, который до этого, не перебивая, слушал горячие речи членов приемной комиссии, поднял руку, как бы прося тишины.

— Передо мной лежит официальное письмо, где черным по белому написано, что народный комиссар обороны принял решение зачислить Петрова Василия Прокофьевича курсантом первого курса Академии. Это приказ, товарищи. А мы с вами люди военные. Поэтому речь идет не о том, принимать его в Академию или нет, а как поступить с Петровым дальше. Я предлагаю доложить начальнику Академии, что к Петрову необходимо прикрепить персональных преподавателей по русскому языку и литературе, биологии, географии и некоторым другим предметам, освободить его от зимней сессии. А там будет видно, как пойдет дело. Есть возражения?

Члены приемной комиссии промолчали.

— Вы будете зачислены, юноша, курсантом нашей Академии, — сказал бригврач, когда Вася снова вошел в комнату. — Но комиссия считает своим долгом предупредить, что вам предстоит огромная и трудная работа. Пока вы не готовы для занятий в Академии.