Валентин Катаев - Том 1. Рассказы и сказки

«Эх, Лев Николаевич, Лев Николаевич, это вам не „Хозяин и работник“!»

Мусатов молодцевато, с юмором, выставил грудь.

— Мусатовский… Ишь ты… Во-на!

Машина проехала по тенистым улицам хутора. На палках плетней торчали глиняные головы кувшинов.

— Н-да-с, — произнес Мусатов.

— В этом самом хуторе дело было, — сказал Юхов.

— Колхозный хутор?

— Нет, единоличный. Он к «мусатовскому» не относится. Мы до «мусатовского» еще не доехали. Наши земли подальше.

Он скрывал, но ему было приятно.

Вокруг летело и поворачивалось обширное, оголенное недавней жатвой поле, без единой межи.

— Мусатовская земля пошла, — сказал председатель, — обобществленный клин.

Виднелись еще не свезенные копны. Они лежали на ежовой поверхности жнивья золотистыми, слегка почерневшими от непогоды караваями. Кое-где у их подошв изумительным изумрудом горела зелень. Мусатов залюбовался чистотою и яркостью проросшей пшеницы.

Но лицо Юхова вдруг все сошлось тугими мускулами. Он беспокойно задвигался на своем месте. Его прищуренные глаза впились в прельстившую Мусатова зелень с такой остротой и подозрительной ненавистью, точно зелень эта была ядовита.

— А ну-ка, застопори на минутку, — вдруг сказал он шоферу, не в силах более бороться с мыслью, овладевшей им, и с этими словами, не дожидаясь, пока машина остановится, выскочил и побежал по жнивью к копне.

Он ворошил ее ногой, погружал руку в солому, растирал на ладони колос, дул в мякину, подносил зерно к глазам. Он вернулся в машину хмурый, твердый, решительный, но все же успокоенный.

— В чем дело? — спросил шофер. — Гниет?

Юхов с досадой передвинул кепку со лба на затылок.

— Гнить пока не гниет. А все-таки запаздываем с возкой. Запаздываем. Кабы не дожди, давно бы свезли все и обмолотили. Можно ехать.

Кривя большой энергичный рот, Юхов всматривался в даль, где над колючим горизонтом покачивались пышные вороха везомого на волах хлеба.

Обогнали длинный поезд качающихся арб. Мальчик с кнутом вел первую арбу, понукая волов. Пестрые бабы смеялись, показывая с двухэтажной высоты шуршащего пшеничного дома белые зубы и коричневые пятки.

— Медленно возите! — крикнул им Юхов.

Немного подальше бригада человек в сорок убирала свой участок. Передаваемые с вил на вилы слоеные пласты хлеба так и летали над поднятыми вверх руками и над старорежимными казачьими фуражками с линялыми околышами. Поле вокруг было уже совсем опустошено, и сиротливой слюдой блестела на солнце паутина.

— Медленно возите, — пробормотал Юхов про себя и неторопливо передвинул кепку с затылка на лоб. Ему не сиделось на месте. Далеко справа показались длинные скирды. Желтыми дирижаблями лежали они в ряд, друг подле друга. Пыльное облако молотьбы сухо стояло над ними, поднимаясь к небу.

Юхов приложил руку к глазам.

— Дубовские молотят. Заедем?

— Нет, лучше сперва в правление, — сказал Мусатов.

— Как хотите.

Скрывая неудовольствие, Юхов равнодушно поправил на горле свитер.

Скирды приближались. Стал виден синий керосиновый чад двигателя. Маленькие бабы с вилами ходили на верхушке скирды. Тени хлеба, подаваемого в невидимую молотилку, летели по туче половы, пробитой косыми, движущимися балками солнечного света.

Юхов не выдержал напускного равнодушия.

— Может, заедем? Посмотришь, как у нас организован труд. А?

Пропустить случай проверить работу бригады — это было выше его сил.

— Поверни-ка на минуточку, — не дожидаясь согласия Мусатова, шепнул он шоферу и, по своему обыкновению, до остановки поставил сапог на алюминиевую вафлю автомобильной подножки.

Мусатов вылез, кряхтя, вслед за ним. Он с наслаждением разминал ноги. Он поймал Юхова за локоть и, вспоминая ночной спор с Толстым, сказал весело:

— Ах ты, Левин этакий!

Мусатов любил озадачить человека.

Ну-ка? Что скажет?

Юхов засмеялся и махнул рукой.

— Какой там Левин!

Мусатов поднял брови:

— Да ты про какого Левина думаешь?

— Про того самого, что и ты. Про толстовского. Из «Анны…» как ее… «Карениной». Не так ли?

— Э, да ты, я вижу, знаток классической литературы. Толстого читаешь.

— А почему бы и нет? Государственное издательство печатает, а мы покупаем. Очень просто. Только я, брат, не Левин. Ничего похожего. У него что? Шестьсот десятин, не больше. Мелочь. У меня четырнадцать тысяч га твоего имени.

Юхов широко показал головой в степь.

— Вот и посчитай. Хозяйство!