Валентин Катаев - Том 1. Рассказы и сказки

Вечером он брал маленький чемоданчик и клал в карман свежий носовой платок. Привстав на цыпочки, она подавала ему пальто.

— Кушайте, пожалуйста, леденцы, Поля, — произносил он глухим голосом, — не стесняйтесь, — и, не глядя на нее, уходил в театр дирижировать опереткой.

Полечка бежала наверх и, уткнувшись носом в татаркин бок, тихонько визжала, нюхая теплую бумазею, напитанную сытными кухонными запахами.

— Леденцами небось кормил, — ворчала татарка, — смотри!.

Когда Людвиг Яковлевич возвращался, Полечка уже лежала на диване, с головой завернувшись в лоскутное одеяло, похожее на арлекина. Он осторожно проходил мимо, стараясь в темноте не наступить на Полечкины башмаки, и слышал посапывание: девушка притворялась, что спит. Он входил на цыпочках в спальню. Она слушала с замиранием сердца, как он раздевается. Он осторожно ложился в постель и не мог заснуть, вслушиваясь вдыхание прислуги. Тогда он тоже начинал притворяться, что спит. Ему совестно было храпеть, и он выпускал воздух через нос с таким деликатным жужжанием, точно в каждой его волосатой ноздре запуталось по небольшой мухе. Потом оба горестно засыпали.

Утром они неловко избегали друг друга. Он внимательно и томно умывался. Она топила печку, хлопая заслонкой и бросая на паркет дрова. Морозный свет ярко и грозно горел на докрасна вытертых щеках Людвига Яковлевича, в то время как нежное лицо присевшей у печки Полечки было до корней волос охвачено льющимся пламенем лопающейся березы.

Однажды после обеда раздался длинный звонок. Девушка открыла дверь, и в прихожую быстро вошла шикарная дама в выхухолевом пальто.

— Людвиг Яковлевич дома? — спросила она грубым с мороза голосом и быстро зашевелила прижатыми к груди пальцами, силясь освободить небольшую озябшую руку из закрутившегося ремешка сумочки. — Ах, боже мой! (Тут рука выпуталась, рванулась, из-под локтя упали на пол ноты.) Пока сюда доберешься, с ума можно сойти. Я внизу наступила на какую-то кошку, и невозможно дышать. Что, у вас тут соседи на нутряном сале жарят, что ли? Поднимите же, милочка, ноты, вы, кажется, не слепая…

Людвиг Яковлевич сунулся было в прихожую в фуфайке, из-под которой непристойно висели спущенные подтяжки, но, увидев даму, сконфузился и тотчас скрылся, а дама, помахав ему ручкой, достала из сумки рубль и, плаксиво закусив обмерзшие губы, нетерпеливо затопала на Полечку ботами:

— Что же вы стоите, голубушка, как дура? Вы просто какая-то ненормальная! Сбегайте же наконец, отпустите извозчика! Извозчик, кажется, тоже человек.

Хотя Полечка и не привыкла к столь грубому обращению, однако накинула платок и, с достоинством моргнув глазами, пошла отпускать извозчика, а когда воротилась, увидела Людвига Яковлевича в туго застегнутом бархатном пиджаке: он стоял на одном колене, как рыцарь, и, пыхтя, стаскивал с дамочки боты. Затем они удалились в комнаты, а Полечке было сказано не входить, не мешать заниматься, а чтобы сидела в прихожей и сторожила выхухолевое пальто. Полечка села на сундук, под выхухолевое пальто, сгорбилась, потрогала подкладку — крепдешиновая в мелкую розочку, — страшно надулась и показала ботикам, сидевшим на полу, как зайцы, кукиш.

Тут загремел рояль и послышался бессовестный голос дамы, которая, не стесняясь соседей, запела очень громко, с подхлестыванием:

На этом месте музыка вдруг замолкла, и яростный крик Людвига Яковлевича потряс перегородки квартиры:

— Стоп! Ничего подобного! Мы имеем одну октаву выше, вы поете одну октаву ниже. Слюшайте… — И он закричал высочайшим фальцетом, от которого Полечку мороз подрал по коже: — «Таков, таков мужчин, мужчин, мужчин девиз!» Де-виз! Верхнее си — де-виз! А вы поете нижнее ля — де-виз! Где ваш слух? Вам, наверное, медведь наступил на ухо.

— Вы просто какой-то ненормальный! — огрызнулась дама. — Кажется, у меня голос не резиновый.

— Так вам надо служить в прачечной, а не в оперетте. Я не могу для вас переделывать весь клавирцуг на одну октаву ниже.

И начался скандал. Она умоляла переделать. Он клялся, что не допустит надругательства над гармонией. Она грозилась месткомом. Он кричал, что в месткоме сидят сапожники, а не музыканты. Она плакала. Он стучал кулаком по крышке инструмента. Потом раздавались грозные аккорды, и бессовестный голос пел: «Таков, таков мужчин, мужчин, мужчин девиз!.» — «Девиз!» — исступленно ревел Людвиг Яковлевич. А Полечка сидела на сундуке и в ужасе болтала ногами. Впрочем, ничего ужасного не произошло, и через час Людвиг Яковлевич и дама как ни в чем не бывало вышли в прихожую. Только у Людвига Яковлевича усы были чрезмерно взбиты и почти совсем закрывали набитые волосами ноздри, а дама морщила густо напудренный носик, похожий на кукушечье яйцо. Полечка подала ей боты и манто. Дама сунула Людвигу Яковлевичу в усы коренастую ладошку, захватила под мышку сумочку и вдруг, точно в первый раз, увидела Полечку.