Василий Ардаматский: Ленинградская зима

– Враг… враг… скорее… – довольно разборчиво проговорил он.

– Где враг? Ах, там? Ну, ничего, ничего, мы с ним расправимся, – сказал военный, как говорят врачи с больным ребенком.

Гладышев стал судорожными движениями расстегивать пальто. Пальцы не слушались. Он заложил кулак под пуговицу и из последних сил рванул руку. Пуговицы отлетели в сторону. Гладышев стал рвать клапан на кармане гимнастерки, но на это сил у него уже не хватило, он только тыкал рукой в карман.

– Здесь… документ… – с трудом сказал он.

Военный наклонился, отстегнул клапан кармана и вынул из него служебное удостоверение Дмитрия. Он посмотрел, прочитал и показал книжечку шоферу.

– Тут что-то случилось, – сказал шофер. – Давай-ка свезем его на Литейный, мало ли что.

Дмитрий хотел им сказать, что надо гнаться за врагом, но они больше его не слушали, подхватили и стали втаскивать в «эмку». Когда шофер взялся за ноги, Дмитрий вскрикнул от дикой боли и снова потерял сознание.

Очнувшись, Дмитрий близко-близко увидел над собой лицо начальника отдела Прокопенко и зажмурился. Это невероятно! Все эти страшные часы он думал только о том, что ему надо связаться с Прокопенко. Только бы с ним связаться!.. Гладышев открыл глаза – Прокопенко не пропадал.

Кто-то сзади за головой сказал:

– Он открыл глаза.

Прокопенко нагнулся еще ниже. Гладышев видел его встревоженные глаза.

– Что с тобой? Что случилось? – услышал он знакомый голос.

Из глаз Дмитрия хлынули слезы – горячие, соленые.

– Я упустил… – с трудом сказал он.

– Кого?

– Того… словесный портрет… резидент…

– Не ошибаешься?

– Нет… Точно… Упустил… Сам не знаю…

– Где он ушел?

– Он был на девятой линии… Васильевский… дом пятьдесят четыре… ворота и сразу слева выступ дома… подъезд… Он был там.

– Пятьдесят четыре?

– Да… точно…

Прокопенко исчез. Гладышев увидел лицо пожилой женщины в белой шапочке.

– Так не больно? А так? – мягко спрашивала она Дмитрия. – А здесь?

Гладышев отрицательно повел головой. Он не видел и не чувствовал, что в это время она стискивала руками ступни его ног.

– Надо торопиться. Зовите санитаров… – сказала кому-то женщина.

– Куда вы его? – издалека спросил голос Прокопенко.

– В госпиталь… – женщина сказала что-то еще, но Дмитрий не разобрал слов.

Над ним снова появилось лицо Прокопенко:

– Ты, Гладышев, не волнуйся, все будет в порядке. Я сам пригляжу…

В это время Дмитрия подняли. Санитары положили его на носилки и понесли. Откуда-то сбоку опять появился Прокопенко, он сказал:

– Туда, на Васильевский, сейчас едем…

Операции, подобные этим, начинаются издалека и, как правило, развертываются медленно. Ну, Потапов мерз в чужой квартире. Гладышев ходил за Маклецовым, потом за Чепцовым – ничего увлекательного. Грушко возится с Гориным, допрашивает его который день подряд с утра до вечера, пытаясь заставить его говорить правду. Прокопенко и его сотрудники ходят за теми, кто вызвал подозрение. Нередко бывает, что ходят зря. Что тут героического? Начальник управления и его замы читают протоколы допросов, сотни страниц в сутки, присутствуют на допросах, допрашивают сами, проводят совещания, выслушивают доклады о ходе операций, их десятки, таких операций, и одну надо ускорить, а другую прикрыть, как бесцельную, выезжают на фронт, сами докладывают о своих делах в Смольном, там их то ругают, то поддерживают. И так день за днем: повседневная кропотливая работа.

В самой тихой, в самой медленной операции все же однажды наступает момент, когда события точно срываются с места и счет времени ведется на минуты. В нашей истории такой момент наступил, когда Гладышев назвал Прокопенко адрес на Васильевском острове.

Не прошло и часа, как дом пятьдесят четыре на 9-й линии был заблокирован оперативной бригадой под руководством Прокопенко…

Радист Палчинский сразу же выдал Кумлева и сказал, что он должен прийти сюда утром. Но адрес Кумлева на Чугунной улице он на первом допросе не выдал.

Кумлева решили брать утром, когда он придет за ответом на свою радиограмму в Центр.

Прокопенко помчался в госпиталь, узнать, что с Гладышевым. Огромный госпиталь переполнен. Дмитрий лежал в коридоре среди других. Непрерывно слышались крики и стоны раненых. Дмитрий понимал, что ноги отморожены. В детстве это было один раз, когда он с ребятами был в лыжном походе. Ну, мама оттерла снегом, и делу конец. Но сейчас что-то совсем не похоже, ничего не болит, он просто не чувствует своих ног. Только что его осматривали снова. Несколько человек в белых халатах спорили, кричали даже, но Дмитрий не понял о чем. Он задремал и проснулся от голоса Прокопенко: