Валентин Катаев - Том 9. Повести. Стихотворения

Весну печатью ледяной
Скрепили поздние морозы,
Но веет воздух молодой
Лимонным запахом мимозы.

И я по-зимнему бегу,
Дыша на руки без перчаток,
Туда — где блещет на снегу
Весны стеклянный отпечаток.

Сначала сушь и дичь запущенного парка.
Потом дорога вниз и каменная арка.
Совсем Италия. Кривой маслины ствол,
Висящий в пустоте сияющей и яркой,
И море — ровное, как стол.

Я знал, я чувствовал, что поздно или рано
Вернусь на родину и сяду у платана,
На каменной скамье, — непризнанный поэт, —
Вдыхая аромат цветущего бурьяна,
До слез знакомый с детских лет.

Ну, вот и жизнь прошла. Невесело, конечно.
Но в вечность я смотрю спокойно и беспечно.
Замкнулся синий круг. Все повторилось вновь.
Все это было встарь. Все это будет вечно,
Мое бессмертие — любовь,

Пока еще в душе не высох
Родник, питающий любовь,
Он продолжает длинный список
И любит, любит, вновь и вновь.

Их очень много. Их избыток.
Их больше, чем душевных сил, —
Прелестных и полузабытых,
Кого он думал, что любил.

Они его почти не помнят.
И он почти не помнит их.
Но — боже! — сколько темных комнат
И поцелуев неживых!

Какая мука дни и годы
Носить постылый жар в крови
И быть невольником свободы,
Не став невольником любви.

Издали наше море казалось таким спокойным,
Нежным, серо-зеленым, ласковым и туманным.

Иней лежал на асфальте широкой приморской аллеи,
На куполе обсерватории и на длинных стручках катальпы.

И опять знакомой дорогой мы отправились в гости к морю.
Но оказалось море вовсе не так спокойно.

Шум далекого шторма встретил нас у знакомой арки.
Огромный и музыкальный, он стоял до самого неба.

А небо висело мрачно, почерневшее от норд-оста,
И в лицо нам несло крупою из Дофиновки еле видной.

И в лицо нам дышала буря незабываемым с детства
Йодистым запахом тины, серы и синих мидий.

И море, покрытое пеной, все в угловатых волнах,
Лежало, как взорванный город, покрытый обломками зданий.

Чудовищные волны, как мины, взрывались на скалах,
И сотни кочующих чаек качались в зеленых провалах.

А издали наше море казалось таким спокойным,
Нежным, серо-зеленым, как твои глаза, дорогая.

Как твои глаза за оградой, за живою оградой парка,
За сухими ресницами черных, плакучих стручков катальпы.

И впервые тогда я понял, заглянувши в глаза твои близко,
Что они как взорванный город, покрытый обломками зданий.

Как хочу я опять увидеть, как хочу я опять услышать
Этот взорванный город и этих кричащих чаек!

В теплом море по колени
Ты стояла в хрупкой пене,
Опасаясь глубины.
Вся — желанье. Вся — движенье.
Вся — в зеркальном отраженье
Набегающей волны.

Помню камень в скользкой тине,
Помню моря очерк синий,
Бег торпедных катеров.
И на коже загорелой —
Нежный-нежный, белый-белый,
Узкий след ручных часов.

Целый день широкий ветер с юга
Жарко дышит, соснами звеня.
Это ты, далекая подруга,
С юга зноем дышишь на меня.

Это ты мой лес прохладный сушишь.
Что со мною, я не знаю сам.
Это ты меня томишь и душишь,
Лунным светом травишь по ночам.

Это ты мне жарко шепчешь в ухо
Нежные, бессвязные слова.
Ух, как трудно мне дышать, как сухо!
Как болит бессонно голова!

И опять весь день шара и скука.
Иглы с сосен сыплются, звеня.
Разве мог я думать, что разлука
Так иссушит, так сожжет меня?

Говорят, что лес печальный.
Говорят, что лес прозрачный.
Это верно. Он печальный.
Он прозрачный. Он больной.

Говорят, что сон хрустальный
Осенил поселок дачный.
Это правда. Сон печальный
Осенил поселок дачный
Неземной голубизной.

Говорят, что стало пусто.
Говорят, что стало тихо.
Это верно. Стало пусто.
Стало тихо по ночам.