Юрий Бондарев: Родственники

– Конечно! На кольцевую прут!

Впереди, выбираясь из-под уклона, колонна шла навстречу, далеко растянувшись, вспыхивали и гасли фары, с грохотом, тяжело и мощно проносились один за другим грузовики, как бы упрямо не сбавляя набранной скорости, обдавая грязью, и Валерий, притормаживая, кричал, сощуриваясь, нетерпеливо:

– Только бы бензину хватило, не заправлялся сегодня! Застрянешь еще, как идиот!.. Ты чего замолчал, Никита?

– Я думаю, что нас не ждут. Ночь - и там спят. Сколько сейчас времени?

И вдруг в этом бесконечном мелькании фар, в грохоте, лязге проносящихся мимо огромных грузовиков, в звуках движения, в голосе Валерия, в его освещаемом на миг лице, готовом к отчаянию, - во всем оглушавшем и бесконечном, - представилось Никите, что все, о чем думал он, давно произошло и теперь опять неотвратимо происходило с ним. Ему казалось, что когда-то уже был кабинет, весь голо освещенный огнями люстры, холодный и чужой, разбросанные по полу папки, белые листы рукописи, черным квадратом зияющий проем сейфа, старые бумаги с аккуратной правкой красным карандашом, и когда-то был дождь, и их поездка, и эта колонна грузовиков, грохочущая в уши. И были слепящие скачки света по стеклам, нетерпеливо-отчаянное и вместе упрямое выражение лица Валерия, гонящего навстречу колонне машину, будто это одно было необходимо, как будто от этого зависело все. В его сознании сейчас ничто не было логичным, последовательным. Лишь, как обрывистые удары, толчки мысли: "А дальше что? Что произойдет на даче? Там он и Ольга Сергеевна. Мы постучим и разбудим их. Потом он выйдет в халате. И под халатом опять те детские щиколотки. А дальше что? Какое у него будет лицо? Нет, все, что мы сейчас делаем, бессмысленно. А как надо? Алексей… Что сказал бы Алексей?"

– Все! Приветик, сволочи! - услышал он облегченный вскрик Валерия. - Они думали, что, как мальчика, в кювет затрут! Черта вам лысого, болваны! - И Валерий засмеялся. - Они думали, на хмыря напали! Ох, как я ненавижу тупую силу. Ты можешь это понять?

– Сколько сейчас времени? Час, два?

– Плевать нам на время!.. Какая разница!

Никита молчал. Перед глазами неустанно махал "дворник", расталкивая грязные струи по стеклу. Уже не было мчавшегося мимо грохота, назойливого мелькания фар - колонна прошла. Ровный, казалось, в тишине рев мотора был ясно слышен, и лепет дождя, и позванивание капель по кузову. Густая тьма, разрезанная ущельем фар на свободном шоссе, скользила по сторонам за полосой света.

И, не в силах отделаться от ощущения какой-то нереальности того, что видел точно со стороны, Никита улавливал звук голоса Валерия и убеждал себя, что это ощущение нереальности сейчас пройдет.

– Больше всего на свете люблю машину, твоя собственная комната на колесах, свобода - и ничего не надо! Что-то умеешь делать - начинаешь уважать себя! - громко и возбужденно заговорил Валерий, еще, видимо, не остыв от злого азарта, испытанного им только что, когда он по краю обочины гнал машину вдоль колонны. - Спасибо Алешке за то, что он меня научил! Таких парней, как Алешка, мало! Они воевали, они поняли кое-что… А мы, как щенки, тыкаемся в разные углы. Скулим… И суетимся после десятого класса, думаем об удобной, непыльной профессии - зачем сами себе врем, скажи мне? - как через жаркую пелену, доходил до Никиты ныряющий голос Валерия, и Никита, с ожиданием глядя на скольжение фар по мокрому асфальту, хотел ответить ему, но опять, словно в пелене, через вибрирующий рокот мотора дошел голос Валерия: - Ну зачем мне нужно было идти на исторический? Я машину люблю, я, может быть, просто шофер… Какой из меня историк? Мудрый совет многоопытного папаши! Он мудрый, знающий, ему стоит только взглянуть на экзаменационную комиссию. А я это знал! Многоопытные мудрецы! А Алешка плевал на них! Ты слышишь? Он сильнее их. Он независим. У него есть руки… Своими руками зарабатывает деньги! Вот так надо, вот так. Нет, только так! И об Алешке я все скажу ему. Однажды с Алешкой слышали проповедь: "Братья мои, не давайте дьяволу говорить слово божье!" Ты слышишь, Никита, слышишь? Были во Владимире, зашли в церквушку ради любопытства…

"Да, я слышу", - хотелось ответить Никите, но он уже смутно слышал, почти не различал пропадающие звуки, они угасали в каком-то однообразном шелесте, и он вновь представил, как они приедут, вылезут из машины, постучат в темный дом, как вспыхнет свет в окнах, и в дверях появится фигура Грекова в халате, заспанное, удивленное лицо и его голос; "Вы? Ночью? Что такое?" Потом внезапно и остро толкнула странная мысль, что все это похоже на сон, что все это, вероятно, снится ему, и тогда он с усилием попытался освободиться от этого сковывающего ощущения - и тотчас пронзительный сигнал и крик раздались над ухом: