Сергей Сергеев-Ценский - Том 3. Произведения 1927-1936

— Смотри ты, что делается! — обернулся Петр к Семену, но тот отозвался снисходительно:

— Тебе никак это в диковинку, а я к этому сызмальства привык… Сколько я их перевидал, — тёмно!.. У нас же под Борисоглебском там леса да болота… Гадов этих до черта!

— Ну-у?

— Вот-те и гну!.. Ты думаешь, он его чем, шпака?.. Хвостом своим убил… А ты, небось, и сейчас смотрел — ничего не видал.

— Хво-стом?

— То-то и да, что глядеть не можешь.

— Это, должно, от известки я так.

— Одну с тобой известку-то месим.

— Ты ее давно ли начал месить?.. А я ее уж сорок лет мешу!.. И в плену года четыре был, и то ею все займался.

— А ты где же в плен попал?.. Я думал, ты и не служил…

— Неделю мы с тобой вместях работаем, а об себе не говорили… Попал я, значит, в Горлице…

— Знаю я Горлицу… Там наших много попало…

— Ну, вот… Горлица эта… Снарядов у нас нема, патронов нема, а он по нас лупит, немец, а он чешет!.. Так что нас от роты цельной человек пятнадцать, не более, осталось… «Что теперь делать?..» — у фитьфебеля спрашиваем — я да земляк мой, тоже белгородский, — мы оповсегда вместе держались… «А я почем знаю?» — говорит. — «А ротный игде наш?» — «А ротный вон в доме бетонном, знаки подает». (А это он затем знаки нам, чтоб за патронами мы в лезерв бежали.) Я своему товарищу: «Побегим, говорю, все одно смерть!..» Вот, бегим, и еще за нами трое подались… Слышим: «О-ой!..» сзаду — один… Другой: «О-ой!..» Третий… Этих всех троих свалило… По земле катаются, — конец им… Я свому кричу: «Бегим в дом бетонный!..» И ведь вот, скажи ты, — добежали, ничего… Ни одна пуля решительная ни его, ни меня не задела, как все одно мы заговоренные какие… Добегли, — и даже ротный нас похвалил… Глядим, и фитьфебель сюды приполз… Так человек там собралось… ну, одним словом, десятка полтора опять… Говорим ротному: «А дальше что будем делать?» — «Надо, говорит, до лезерву бежать, — концов, выходов больше нету…» — «Тогда, говорим, когда такое дело, давай бежать будем!..» Он это в бинокль посмотрел, перекрестился… «Ребята, за мной!..» Бегим мы, а по нас снаряд пустили… Ротный с фитьфебелем поперед бежали, глядим мы, — от фитьфебеля куда рука, куда нога, — и ротный упал… Я такое дело вижу: «Ребята! — кричу. — Назад… В дом в бетонный!..» Добегаем опять до дому того, — я свово земляка гляжу, жив ли? Жи-вой!.. Еще там человек коло пятнадцати скопилось…

— Что же у тебя все пятнадцать да полтора десятка, — как неразменный рупь!.. Скольких-то убило же? — перебил Семен.

Старый чабан покачал головою и губами пожевал, а Петр подумал, почему это могло выйти, и объяснил:

— Какие убитые были, какие новые набежали… На войне та-ак!.. Вот видим — немцы бегут, штыки держут, — колоть нас!.. Мы счас винтовки на пол, руки кверху — сдаемся! — кричим… Трое немцев к нам забежали, — одного оставили, двое подались дальше… Вот один этот-то, немец, толстый из себя, — посмотрел нас округ, — а глаза мутные, и пот с него капает, утерся рукавом и счас такую бутылочку черную из сумки вынимает, — пьет… Отпил, — а я к нему всех ближе стою, — мне протягивает: «На, грит, глотни!» По-русски, ей-богу! Глотнул, а это ром!.. «Вот, говорю, спасибо вам!..» А он мне: «Ваше дело теперь оконченное: отвоевались… А меня вот еще раз двадцать убить могут…» Ей-богу, так и сказал!.. Достал опять сухарь, мне дает… Я его — с жадностью, потому дня три тогда мы не емши…

— А ты вот, небось, на войне не был? — спросил Семен чабана.

— Я?.. Не-е, — заболтал чабан головой.

— То-то и видно… Потому и барашки тебе жалко…

— Ну, хорошо, — продолжал Петр, увлекшись. — Повел он нас всех потом один на поезд… Через два дня мы уж в Вене ихней были… До чего же там народ добрый, страсть!.. Всего нам надавали!.. Так, публика разная, — деньги суют, пирожные… Кокарды наши им интересны были… «Продай, — говорят, — русский, кокарду!» Так на кокарды свои, на то на се мы день и прожили… А уж на второй день нам обед дали — кашу ячную… «Давай, русские, котелки! — кашевары кричат. — Подходи ширингой!..» А у меня котелка и нет совсем!.. Вот мине досада: десь загубил, когда бежал!.. Я вижу тут на плотуваре коробка картонная валяется, — схватил ее да за кашей!.. Сме-ется немец!.. И полну коробку мне наложил, а она, коробка-то, спроти котелка вдвое!.. Ничего, народ дюже хороший… А как стали потом вызывать, кто по бетону может работать, — я, конечно, земляка свово толкаю белгородского: «Ты, будто, тоже по бетону знаешь, — так и говори!» Потом я до них: «Вот, — говорю, — я да земляк мой — оба мы бетонщики…» «Вот, — говорят, — отличное дело: как хорошо будете работать, мы вам по полтиннику в день, окромя харчей»… — И сколько я потом у них в плену был, все я по бетону с товарищем работал и никакого горя мы не знали… И товарища свово этому делу обучил, — ему теперь на его век хлеба кусок…