Ефим Дорош - Деревенский дневник

Появляются у автора порой и злые мысли — о деятелях торговли или иных зазнавшихся местных руководителях, — но злые мысли эти неприятны ему не менее, чем факты, их вызвавшие.

Эти же черты, и в первую очередь отсутствие чувства собственного превосходства, подметил он у своих знакомцев и друзей, в первую очередь у Ивана Федосеевича и Николая Семеновича. Рассказывая о реставраторе Сергее Сергеевиче, беседующем с простой женщиной Натальей Кузьминичной (кстати, как мне нравится эта уважительная манера автора писать о своих героях, называя их по имени и отчеству!), он замечает: «Потому-то он, должно быть, так естественен и прост с нашей Натальей Кузьминичной, что не ставит себя по отношению к ней ни жрецом, знающим от нее скрытое, ни бардом, призванным ее воспевать».

Как это характерно и для самого Дороша! «Спесь на Руси всегда высмеивали», — это говорит Николай Семенович, и это принимает для себя автор дневника.

Заканчивая свои «Автобиографические заметки», Ефим Яковлевич писал: «Остается сказать, что именно тысячелетняя история Ростова помогла мне в этой моей работе (над „Деревенским дневником“. — Д. Л.), потому что настоящее не существует отдельно от прошлого, — только в Ростове, где за тысячу лет сложилась высокая культура земледелия, я увидел в колхознике наследника многих поколений крестьян, буквально выстрадавших свои знания и умения. В Ростове же я понял и то, что чувство истории вмещает нечто большее, нежели просто любовь к старине, что оно является категорией нравственной, так как позволяет человеку ощущать себя наследником прошлого и сознавать свою ответственность перед будущим».

Наша эпоха такова, что понять и оценить ее нельзя в масштабах десятилетий или даже одного столетия. И книги умного и благожелательного писателя Е. Я. Дороша, написанные о нынешних переменах в нашем селе под знаком тысячелетней истории этого села, как и под знаком ею будущего, надолго сохранят глубокий интерес Для советского читателя.

2. ХП.72 г. Академик Д. С. Лихачев

В предлагаемом читателю дневнике нет и строчки вымысла, и это обстоятельство побудило меня изменить имена людей, о которых идет здесь речь, несколько иначе назвать городок и озеро, на котором он стоит, переименовать расположенные вокруг деревеньки и села. Городок я назвал Райгородом отчасти потому, что в таких маленьких городах, как это уже было замечено кем-то из наших писателей, каждое учреждение имеет в своем названии слово «рай», отчасти же потому, что такое имя могли ему дать первые славяне, приплывшие сюда около тысячи лет назад из Великого Новгорода и восхитившиеся «райской» прелестью здешних мест. Говорится же в одной из старинных местных рукописей: «Старейшие людие, обходя окрестные страны озера, видевша яко место то зело красно и мнози бяху ту ловы в дебрях лесных и во озере, обильные пажити, многочисленные борти и бобровые гоны, вельми удобно селитися им ту, и начаша жити ту себе».

Что же до озера, впадающих в него речек и окрестных деревень, то в их названиях, чуть измененных, я почти всюду сохранил древний корень, либо славянский, либо восходящий к тем временам, когда здесь жила меря, а в некоторых случаях просто восстановил забытое уже давнее имя.

Остается сказать, что в эти места я впервые приехал от одной из московских газет, где работал в ту пору разъездным корреспондентом. Это была обычная журналистская командировка. Я собрал материал, написал и напечатал очерк и, быть может, никогда не вернулся бы сюда, как это почти всегда бывает с газетчиком, но некоторое время спустя меня вдруг потянуло на берега озера Каово, в Райгород с его старинным кремлем, в раскинувшийся по склону холма Ужбол, в Любогостицы и Вексу, что стоят по берегам медлительных богатых рыбой речек, в древние Угожи, принадлежавшие некогда матери одного из гневливейших русских царей, во многие другие селения, каждое из которых куда старше Москвы. С тех пор я бываю здесь по нескольку раз в течение года, дольше всего, разумеется, летом, когда под неярким небом, вокруг зарастающего тростником озера, зеленеют болота и луга, кудрявится вереск, серебрятся овсы, вьются по грядам широколистые огурцы, торчат из черной земли капуста, и лук, и цикорий, желтеют, уходя к дальним холмам, пшеница с рожью, а на самих холмах, окаймляющих всю эту обширную котловину, стоят, затянутые сизой дымкой, островерхие леса.

То ли полюбилась мне здешняя скромная природа, то ли пришлись по душе люди, сноровистые, быстрые мыслью работники, чуть ли не тысячу лет возделывающие землю , — сказать трудно. Скорее всего, что и то и другое, да еще история этих древнейших на Руси поселений, и богатая событиями современность с ее хозяйственными, бытовыми и культурными проблемами , — скорее всего, что все это вместе взятое делает пребывание здесь интересным, заставляет ежедневно заносить в дневник увиденное и услышанное. Дневник назван мною деревенским, потому что и городок на озере живет деревней, и деревне без него никак не прожить.