Сергей Сергеев-Ценский - Том 8. Преображение России

— Я ведь сюда нечаянно: я не сюда ехал… Я к нему, к Илье хотел (это любовник моей жены… бывший, разумеется)… На узловой станции я долго ходил, думал: может быть, ей и это не нужно, чтобы я его к ответу?.. Свой поезд я пропустил, а потом шел поезд в этом направлении, — так и очутился здесь… совершенно случайно… Впрочем, отсюда к нему можно и пароходом… Я так и сделаю… Вам не сыро?

— Нет, ничего.

Павлик дослеживал последнее потухание красок кругом, так как на глаз заметно шли быстро сумерки, — и представил он, как в сумерки такие же, в ночь идущие, морем вот таким аспидно-серым едет Алексей Иваныч к Илье. И ему стало досадно вдруг — зачем? А Алексей Иваныч говорил:

— Да, это надо выяснить наконец.

— Что же выяснять еще?.. Кажется, все уже кончено и все ясно.

— Э-э, — «ясно»! В том-то все и дело, что неясно, очень неясно, чудовищно, запутанно!.. Она его так же обнимала, как меня, она ему те же самые, — понимаете, — те же самые слова говорила, что и мне, так же целовала крепко, как меня!.. Какой ужас! Как это непонятно! Как это чудовищно страшно!.. Ведь мы с нею десять лет жили… как бы вам сказать… Должно быть, этого нельзя передать… «Жили десять лет», — ничего не говорит это вам, это не звучит никак, суетные слова, — совсем, как немой промычал… Десять лет! Лучшую часть жизни, самую смелую, самую умную… Боже мой!.. Когда Митя был болен, я у него сидел около кроватки… «Валя, ложись, спи, голубка, а я посижу…» И Валя ляжет… Никому не доверяла, — сиделке, няньке не доверяла, — только мне. Валя спит тут же, — как камень, бедная, — до того уставала!.. Митя в жару, — бог знает, какая именно болезнь, опасная или неопасная, — у детей маленьких этого не узнаешь сразу, — а я сижу… И совсем не чувствовал я, что это я сижу, а Валя спит, а Митя болен, — нет, это я и сидел, и болен был, и спал — разорвать меня на три части никак было нельзя, никакой силой… Так я тогда думал… Как меня разорвешь? Никак нельзя!.. Понимаете?.. Круть-верть, — можно оказалось — и вот ничего нет… Как же? как же?.. Как? Каким же это образом все случилось? Вот что нужно разобрать, а не «кончено»… Вы говорите «кончено» потому, что представить этого не можете, а для меня это не кончено… И как это может быть кончено?.. Валя умерла полгода назад… Митя — в сентябре, — значит уж два месяца, — как день один!.. И ничего не кончено… Только запуталось все…

Теперь все кругом стало однотонным, сероватым, и Алексей Иваныч в своей крылатке показался Павлику плотнее, резче и… как-то ближе, чем прежде. И с тоном превосходства в голосе, который невольно является у тех, кто выслушивает жалобы, Павлик сказал:

— Вам нужно все это забыть, а то… а то это, знаете ли, вредно…

— Забыть?.. Как забыть?..

— Просто не думать об этом… Взять и не думать.

— И… о чем же думать?.. Вы — мудрый человек, но этого не скажете. И забыть тут ничего нельзя… Перед смертью она написала мне небольшое письмо карандашом (она ведь лежала)… написала, чтобы я не заботился о ней и о ребенке, что она обойдется и без моих забот, — и это в то время, когда Илья ее ведь не принял, — вы понимаете? — когда ей совершенно не на что было жить… когда она приехала к сестре, честной труженице, конторщице, очень бедной… За что же такая ненависть ко мне? Вдруг — ненависть, и все время так… и теперь… Вы вот говорите: забудь, — я понимаю это, — однако она меня тоже не может забыть. Ею владеет ненависть — почему? Потому, что она сделала шаг неосторожный, рискованный — изменила мне… Но тот, с кем изменила, ради которого изменила, — он-то ее и не принял потом!.. Я говорил ей раньше это, предупреждал, предсказывал, что так именно и выйдет — и оказался прав… Вот этого именно она и не может мне простить, что я оказался прав, а не она. Вы понимаете? Вот в чем тут… Мы очень любили друг друга и потому очень боролись друг с другом… Но больше я ей, конечно, уступал… И когда уступишь, ей всегда кажется, что она права: этим она и держалась около меня… Женщины это больше всего любят: казаться правыми, когда кругом неправы, и в этом их слабость главнейшая… И вот — теперь… потушила!.. Что же это значит?

— Это вам померещилось.

— Галлюцинация, вы думаете?.. Однако же свечка потухла. И это не первое ведь и не последнее… Подобных вещей уж было достаточно много. Я вам расскажу, если хотите… Нет, эта женщина огромной жизненной силы и… злости. Она мне не доказала чего-то… мы с ней не доспорили до конца. Вот это!.. И ведь я же ей простил, но она этого не хочет, чтобы простил я! Вы понимаете? — больше всего именно этого она и не хочет!