— Отчего ты почернело,
Зеленое поле?
— Почернело я от крови
За вольную волю.
Вкруг местечка Берестечка,
На четыре мили,
Удалые запорожцы
Голову сложили.
— Если не в Берестечке теперь ночует австрийский штаб, то где же еще, хотел бы я знать? — спрашивал больше самого себя, чем тех, кто его окружал, Гильчевский; он просто думал вслух, оглядывая вокруг себя все в густеющих перед восходом луны сумерках. — На всякий случай, так как классный надзиратель ушел, можно будет пустить десяток тяжелых: а вдруг хоть один накроет там кого надо, — тогда цель вполне оправдает средства.
И десять тяжелых были пущены в Берестечко, и это были последние орудийные снаряды в эту ночь. Потом поднималась иногда, но вскоре замирала только ружейная перестрелка.
К середине ночи заалели зарева в разных местах на западе: что-то жгли, отодвигаясь под прикрытием темноты, австро-германцы.
10-я дивизия перебралась на левый берег Стыри еще засветло, а утром 8 июля осмелилась перейти Пляшевку при впадении ее в Стырь и 105-я, и на ее долю перепало порядочно пленных. К полудню же через Стырь переправились и части 5-го корпуса, стоявшего севернее 32-го.
Так успех одной 101-й дивизии передвинул за большую реку фронт двух корпусов на левом фланге одной из пяти армий Брусилова.
Но она обезлюдела, обескровела, эта боевая дивизия. Ее уж неудобно было считать дивизией в ряду других, гораздо более полнокровных, и об этом, после донесения Гильчевского, вечером 7 июля сообщил в штаб 11-й армии Федотов.
Тот же Федотов посоветовал Гильчевскому повременить несколько с перевозкой орудий на левый берег, не приведя, впрочем, для этого никаких оснований и тем оставив широкое поле для догадок.
Утром 8 июля местечко Берестечко, в котором действительно ночевал австрийский штаб, было занято 403-м и 404-м полками.
Утром же Гильчевский по телефону из штаба корпуса получил приказ Сахарова, которым его дивизия, ввиду ее малолюдства, перебрасывалась снова туда же, откуда она пришла сюда, — 25 верст к югу, — на реку Слоневку, берега которой были отнюдь не менее, если только не более топкими, чем берега Стыри.
Задача же, которую он получил, заключалась в том, чтобы 11 июля форсировать Слоневку так же успешно, как удалось ему форсировать Стырь.
Декабрь 1942 г. -
январь-февраль 1943 г.
г. Алма-Ата.
Бурная весна *
«Бурная весна» и «Горячее лето» первоначально составляли первую и вторую части романа «Брусиловский прорыв». В Москве «Брусиловский прорыв» с подзаголовком «Исторический роман» впервые вышел в двух книгах в изд. «Советский писатель». Часть первая — «Бурная весна» — вышла в 1943 году, часть вторая — «Горячее лето» — в 1944 году. В 1944 году «Брусиловский прорыв» с тем же подзаголовком и с делением на две части вышел в одном томе в Государственном издательстве «Художественная литература». В десятитомное собрание сочинений С. Н. Сергеева-Ценского «Брусиловский прорыв» не вошел.
Готовя к изданию эпопею «Преображение России» в Крымиздате, автор снял общее заглавие «Брусиловский прорыв», тем самым придав каждой из частей самостоятельное значение.
Горячее лето *
«Бурная весна» и «Горячее лето» первоначально составляли первую и вторую части романа «Брусиловский прорыв». В Москве «Брусиловский прорыв» с подзаголовком «Исторический роман» впервые вышел в двух книгах в изд. «Советский писатель». Часть первая — «Бурная весна» — вышла в 1943 году, часть вторая — «Горячее лето» — в 1944 году. В 1944 году «Брусиловский прорыв» с тем же подзаголовком и с делением на две части вышел в одном томе в Государственном издательстве «Художественная литература». В десятитомное собрание сочинений С. Н. Сергеева-Ценского «Брусиловский прорыв» не вошел.
Готовя к изданию эпопею «Преображение России» в Крымиздате, автор снял общее заглавие «Брусиловский прорыв», тем самым придав каждой из частей самостоятельное значение.
H. M. Любимов
Строки из стихотворения Ф. И. Тютчева «Цицерон».
Пародия на стихотворение Н. А. Некрасова «Калистрат».