Николай Корсунов: Мы не прощаемся

— Тикай, вин зараз кусаться почнэ! — Василь отчаянно мотал головой и рычал, как трактор при переключении скоростей: — Агр... пчхи!..

— Ух, вы! Лодыр-рюки! И ты... с аттестатом... Образование не позволяет в жару работать? Без ножа, подлецы, режете.

Прочихавшийся Василь мощным плечом попер на Савичева.

— А ты чего дерешься? Нет, ты чего волю рукам даешь, га? — Свернул из толстых коротких пальцев кукиш, сунул под самый нос председателя. — Бачишь? Богато вас кричать да в машинах кататься. Спытай таку ось бурьяняку! Через него мышь не пролезет, а ты с дрючком... Не сверкай очами, чихав я на тебя!

Тяжелея от страха, Андрей готов был кинуться разнимать, если они сцепятся драться. Ясно же, председателю не устоять против широченного Василя. Но Павел Кузьмич нервически откинул прут и шагнул к трактору.

— Показывайте, что у вас тут....

— Хай Андрей показуе, а я трошки в председательской машине...

— Василь! Не дури. — Андрей видел, как побледнели савичевские скулы и под ними выдавились желваки. — Идем, еще раз попробуем...

— Дулю з маком! Меня николы не билы, меня всегда культурно, вежливо воспитывали...

Савичев молчал. Жалел уже, что «переборщил», протянув парней хворостиной. Но извиняться перед ними не хотел: он не верил, что косить нельзя — другие-то косят! Зная толк в машинах, решил сам попробовать. Он был уверен, что наладит работу, что потом с полным основанием скажет: «Надо было кнутом вас, стервецов!»

Сзади громко зафыркал мотор, коротко квакнул сигнал. Савичев и Андрей оглянулись. Потрескивая колесами по ломкой низкой стерне, трогался с места «газик», за рулем его сидел и нахально улыбался Василь. Ошеломленный Андрей бросился к нему, но Василь прибавил скорость и скрылся за мыском сизого терновника.

— Вот скотина! — Андрей беспомощно опустил руки. — Сбегать за ним?

— Зачем? А если он в поселок уехал. Дураков, знаешь, не сеют, не жнут... — Савичев намотал шнур на шкивок пускача, завел трактор. — Садись! — кивнул Андрею на сиденье прицепленых сзади граблей и полез в кабину, трудно затаскивая протез.

Сердито рыкнув, трактор тронулся. Заспешила, залилась треском ножей навесная косилка. Высунувшись из кабины, Савичев хмуро смотрел, как все пять полотен, словно растопыренные пальцы, лезли на густую стену трав. Видать, больно уж плотна была эта цветущая стена молочая и татарника, косилка судорожно подергивалась, работала с натужным подвыванием. Но вдруг она запела звонче, быстрее затарабанил гусеницами трактор, а Савичев ахнул: за левым крайним полотном трава, будто после унизительного поклона, распрямлялась и заносчиво высилась меж скошенных рядков.

Павел Кузьмич выключил скорость, осторожно, на здоровую ногу, спрыгнул с гусеницы. Андрей уже сидел возле отказавшего полотна.

— Что?

— Косу порвало. Скорость мала. Может, отцепим грабли?

— Нет! У других косят, а у нас... запасная есть? Ставь. Попробуем на повышенной...

На повышенной скорости трактор тут же закапризничал, заквохтал на гаснущих оборотах. Савичев остановил его, тяжело подошел к Андрею, бледный, в испарине. Сел на раму граблей, зло сплюнул: «Как все равно полынный веник жевал!» У него только что закончились страшные головные боли, второй день как спала высокая температура, и теперь нестерпимо зудело в ушах, чесались десны.

— Сильно? — сочувственно покосился на голое плечо Андрея, помеченное белым крапивным рубцом. — Прости, не стерпел.

— Бог простит, Павел Кузьмич! Он, страдалец, терпел и нам велел.

— Молодец! — хмыкнул Савичев. — Закурим? Ну и ладно, мне больше достанется.

Андрей все оглядывался: не идет ли Василь.

Духота размаривала. Обступившие поляну деревья наглухо закрыли доступ малейшей струе живого воздуха. Сваленные косой травы, источая одуряющий запах, холмились в валках, как братские могилы, украшенные вянущими цветами. Над ними потерянно колотились бабочки.

Слева белел частокол сухостоя. В прошлом году там выела листву гусеница и деревья пропали. За мертвой чащей слышалась скороговорка косилок. «Будто в парикмахерской, когда новобранцев стригут!» — машинально отметил Савичев, от окурка зажигая вторую папиросу. Вспомнилась война. Сорок шестой кавполк, в котором он служил. Атака с саблями наголо против автоматчиков. Госпиталь. Мечта: «Приеду домой, ух и поработаю! Чтоб кости хрустели, чтоб...» Поработал, ой, как поработал в разваленном колхозе!..

— Слушай, Андрюха, ты пошел бы на ферму работать? — Савичев повернул к Андрею горбоносое лицо. — Пастухом!