Михаил Малиновский: Рассказы

Ночные заморозки прихватывали землю — она посветлела на опустевшем Ефимьином огороде, где в ближнем углу осталась доспевать капуста. По утрам выпадал иней, вытягивал из тугих сочных кочанов терпкую горечь.

В пятницу утром Лукьяныч, уловив во взгляде Ефимьи согласие, взялся споро точить ножи, потом распорядился:

— Дошла капуста, мать. Пора!

За ними вышли на свои огороды соседи — Ефимьина капуста издавна славилась, и односельчане следовали Ефимье во всем, даже грядки обсаживали крапивой, чтобы червь не проникал.

Ефимья, гибкая и проворная старушка, внаклонку шла по грядке, одним касанием ножа сваливала кочаны. Лукьяныч подбирал капусту в одно место. Он работал медленно, прицеливался к кочану, прежде чем взять его дрожащими руками.

Старикам не управиться бы и в два дня, потому что насажено капусты, как в былые времена, когда семья была сам-семь, но с обеда, после школы, подгадали помощники: дочка, зять и внук. У Кирилла, зятя, чутье, в какой день приходить. Он уже не отговаривает стариков, что, мол, тянуть хозяйство не по силам. Более того, вошел в пай, чтобы помощь не казалась навязчивой. Лукьяныч воспрянул духом — поставил Соню в подмогу матери рубить капусту, Кирилла — носить ее в сени, десятилетнему внуку Коле поручили собирать листья, а на себя взял общий надзор. Привычная роль в хозяйстве молодила его, даже походка стала пружинистой. Заметив, что Коля пропустил уже несколько вялых желтых листков и, вообразив кочерыжки, выдернутые с корнем, гранатами, расшвыривает их по огороду, Лукьяныч подозвал внука к себе, с наслаждением сделал внушение:

— Ты, сынок, приучайся работать отчетливо. Труд, когда он отчетливый, должен глаз радовать, создавать приятность.

Тоже, как в давние времена, когда было кого наставлять, даже внука непроизвольно сынком назвал.

Тут же он увидел, что Кирилл берет мешок с капустой низко на спину.

— Кирюша, сынок, спину надломишь! — Лукьяныч подбежал, помог вскинуть мешок на плечи. — Так-то вот оно легче, сынок, когда в упор по стержню, только ноги переставляй.

Кирилл до сумерек таскал капусту в сени, узкие и длинные, сохраняя проход в один след до двери. Управившись с рубкой, женщины перешли помогать ему. Ефимья устала, из-под платка выбились седые прядки густых волос, и она не поправляла их, зато глаза светились довольством, что так дружно одолели еще одну заботу.

И Соня притомилась. Ефимья подбадривала ее:

— Еще, доченька, чуток. Полдела — не дело…

Дабы не ронять авторитет Лукьяныча, Кирилл шепнул ему, улучив момент:

— Пап, я бутылочку прихватил. Как там насчет ужина?

Лукьяныч встрепенулся:

— Мать, ступай готовь на стол! Без тебя завершим.

В это время зазвякала щеколда на калитке — почтальонка Катерина Мальцева извещала, что принесла что-то, а заходить некогда, еще до края села, наверно, пробежать надо. С улицы донесся ее голос:

— Ефимья Ивановна! Письмо вам от Марьи!

Ефимья заспешила к почтовому ящику. Марья, младшая и уже единственная сестра — две старшие умерли, — живет в городе, здоровьем осела, исхворалась, а пишет совсем редко.

— Да грибков достань, мать! — напутствовал ее Лукьяныч. — Слышишь?

За стол сели уморенные, говорить даже не хотелось. Ефимья успела поджарить картошку на сале, выставила соленья — огурцы, помидоры, грибы. Выпили по стопке.

— По единой с устатку, — сказал Лукьяныч, но по второй налил только себе и Кириллу.

Ефимья, наскоро поев, держала письмо наготове дать кому-нибудь почитать — у самой глаза ослабели. Первым вызвался Коля.

— «Здравс-туй-те рад-ныя маи си-стри-ца И-фи-мья и зять Дими-трий», — добросовестно пробрался сквозь первые строчки Коля и сконфуженно умолк.

— Ну-ну? — поторопила его Ефимья.

— А дальше совсем непонятно, баб.

— Дай-ка, — взяла письмо Соня. — «Во первых строках, сестрица, лопнуло мое ожидание, так как долго от вас ничего не получала…»

— Так ведь огороды, — пояснила Ефимья. — Некогда ведь.

— Слушай, мам: «Напишите о своем здоровье. А мое здоровье такое, что и врачи отказались. Я уж думаю, не рак ли? Оторопь берет, как взгадаешь: я ведь и платья хорошего не успела поносить…»

Кирилл забеспокоился, видя, как пригорюнилась Ефимья. Сказать бы что-то надо, смягчить впечатление от письма, но Ефимья предварила его:

— Было ли когда, — сказала она со вздохом. — Из нужды в войну, из войны обратно в нужду… Только бы и жить начать, а здоровья уже и нету… Ну, читай, Соня, читай.