Константин Лапин - Сердце сержанта

— Ты что ж это, Плужников, решил вконец извести медицину? — ахнули астраханские врачи, когда старшина снова оказался в их госпитале.

Воин не мог ответить: пуля перебила какой-то мускул лица, рот открывался лишь настолько, что удавалось кое-как просунуть ложку с жидкой пищей и мундштук с папиросой. Массаж, лечебные процедуры и заботливый уход сестер сделали свое, скоро раненый мог жевать сухарь. Иван Плужников до срока выписался из госпиталя.

Пятое свое ранение старшина получил, участвуя в ликвидации окруженной группировки противника под Спас-Деменском. Неподалеку от его батареи разорвался снаряд, выпущенный с гитлеровского бронепоезда; осколок перебил Плужникову кость бедра. Само по себе ранение не казалось ему тяжелым — случается и похуже. Но перелом кости сыграл свою зловещую роль, когда Плужникова ранило, уже на немецкой земле, в седьмой раз. (А шестое ранение он, вспоминая бои и походы, пропускает: стоит ли считать какой-то осколочек стали размером с вишневую косточку. Его вынул из хряща меж позвонками прославленный хирург Бурденко после войны.)

Шел сорок пятый год, советские части сжимали стальное кольцо вокруг Кенигсберга, круша «неприступные» пояса обороны один за другим. В воздухе все явственнее пахло весной и победой. Противник, прижатый к побережью, не жалел снарядов, чтобы остановить неудержимое продвижение русских. Шестиствольные минометы, прозванные «скрипунами», били по площади, наугад. Но и случайные разрывы вырывали из строя наступавших воинов.

Сбитый на землю воздушной волной, Плужников успел разглядеть метрах в двадцати от себя дымящуюся воронку, увидел красный закат над заливом, даже на часы успел взглянуть — шестнадцать ноль-ноль. Лишь своих ног, перебитых осколками, не разглядел.

Долго, очень долго не приходил в сознание тяжело раненный артиллерист. Давно окончилась война, а он этого не знал. Однажды сосед по койке, увидев приоткрытый глаз раненого, крикнул ему в ухо: «Победа, браток!». Плужников смог только сжать и разжать пальцы руки, показывая, что понял.

Левую ногу ампутировали выше колена. Позже пришлось лишиться и правой ноги: перебитая кость бедра не давала ране зажить. Когда Плужников смог разговаривать, он попросил соседа написать жене: жив, здоров, скоро-де выпишусь из госпиталя. В заявлении, адресованном начальнику финчасти полка, старшина просил переслать деньги, которые причитались ему за последние месяцы, жене и сыну.

Жена встревожилась, получив письмо, написанное чужой рукой. Она умоляла сказать правду: целы ли руки? Грустно усмехнувшись, Плужников сам сел за ответ: руки, слава богу, целы, а вот одной ноги нет... Письмо не было закончено; Плужникова снова повезли в операционную. Придя в себя, он ощупал культю второй ноги и шепнул соседу: — Допиши-ка письмо! Все пиши как есть...

Молчание жены было, очевидно, ответом. Травмированный, потрясенный человек не осуждал ее строго, он и сам не знал, как будет жить дальше, и надо ли вообще жить. Нестерпимо ныли раны, не давая сомкнуть глаз по ночам, током било в пальцы, когда он касался чего-либо левой перебитой рукой, на щеке перекатывался инородный желвак, мешая жевать, болела спина, если он резко поворачивался...

В госпиталь написали товарищи по части: Плужникова представили к шестой правительственной награде. Впрочем, и старые свои награды не успел получить воин. И разве медали на груди вернут ему потерянное здоровье?!

Пролечившись больше года в московском госпитале близ Абельмановской заставы, Иван Семенович Плужников получил пенсию, ему предложили переселиться в инвалидный дом.

— Мне не шестьдесят лет, чтобы на пенсию садиться! — горячился он в райсобесе. — И в том доме инвалидном делать мне нечего. Мне сорока еще нет, силы в руках не занимать...

В осенний день 1946 года по мокрому тротуару окраинной московской улицы катился инвалид. Именно катился на тележке с колесиками, упираясь деревянными палочками в асфальт; мотоколяску для инвалидов наша промышленность еще только осваивала. Плужников смотрел на мир с высоты укороченного роста, и видел он теперь то, на что раньше не обращал внимания. Вот впереди него по асфальту стучат каблучки, шов чулка перекрутился.

— Гражданочка, можно вас на минутку! — С грохотом подкатила тележка к женщине. — У вас, простите, такие симпатичные ножки, а чулок — не того, шовчик не на месте. Вы не серчайте, я один вам это сказал, зато другие не заметят непорядочка.