Михаил Панин - Матюшенко обещал молчать

— Эй там, на шкентеле, р-разговорчики! Левой! Левой! Раз-два!

После службы Дымба закончил институт. Но вот как раз об этой, руководящей фазе своей жизни, наиболее интересовавшей заливщиков, предпочитал молчать, хотя уже все точно знали, что директором фабрики он был.

— Ну был и был, кому какое дело, — бурчал он, — мало ли кем еще я был.

И куда охотнее проливал свет на частную и общественную жизнь другого начальства — он знал в городе всех: кто на ком женат, кто живет с секретаршей, у кого наверху «лапа» и кому что впереди светит. Слушали его с большим интересом. Еще бы!

— Я такое знаю, такое знаю, — переходил он на шепот, — упадешь. Эх, хлопцы... Только не обо всем говорить можно, нельзя, нельзя.

И с видом человека, несущего бремя тайн и секретов, недоступных простым смертным, переводил разговор на что-либо иное, на то, к примеру, какие есть на заводе должности, сколько кому платят и легкий это или нелегкий хлеб. Скажем, начальник механического цеха?

— Предлагают мне механический, — озабоченно говорил. — Это как, работать можно? А то ведь, знаете, запрягут — будешь потом сидеть день и ночь на заводе. А у меня жена молодая, — подмигивает.

В механическом начальников меняли каждый год, один даже умер от инфаркта: пришел утром на работу, вызвал мастеров, заходят, а он головой на стол упал...

— Не-ет, — качал головой Дымба, — механический не подойдет. У меня жена молодая.

Немного погодя опять спрашивает:

— А отдел снабжения — это с чем едят? Сватают меня на это место.

— Ну, Павлович, это совсем не для тебя! — машут руками заливщики. — Там такая голова нужна!

— А я что, по-вашему, дурак? Я фабрикой командовал три года.

— За что и выгнали, — брякнул однажды Матюшенко.

Дымба обиделся:

— Ты, знаешь, не зарывайся, много на себя берешь. Мне не очень нравятся твои шутки.

— Так я ж ничего, я ж любя, Павлович!

— Ладно, ладно, не надо.

— Я ж только что хочу сказать, что в снабжении голова нужна не столько умная, сколько хитрая: того достать, другого достать, а достать, сам понимаешь, — обдурить ближнего. А ты человек простой, разве мы не видим. Иди лучше ко мне в пару заливать, а то я никак не подберу себе напарника: тот в техникум или институт поступит, а тот металла боится. А что, у тебя ж хорошо получается.

Все ждут, что на это Дымба скажет, а он твердит смущенно:

— Ладно, ладно, не надо.

— А что, плохая работа? — не отстает Матюшенко. — Денежная и почетная. Объявим в газетах новый почин: бывший директор — заливщик, стахановец, ударник коммунистического труда. Тебя по телевизору никогда не показывали? И правильно, за что ж показывать. А тут — покажут. Почин подхватят, объявят движение негодных директоров в передовые заливщики, прославишься, поедешь на симпозиум — и опять останется Матюшенко без напарника. Нет, почин лучше не будем объявлять.

Дымба слушал с терпеливой улыбкой на лице, вместе со всеми смеялся, а потом как ни в чем не бывало опять спрашивал:

— Я серьезно. Значит, не советуете брать снабжение? А вот еще говорят — железнодорожный цех, это что за штука?

В железнодорожном был вообще завал: в грузчики никто идти не хочет, простои, штрафы МПС, в прошлом году пропал вагон с совковыми лопатами, так и не нашли, говорят, по ошибке написали на вагоне «экспорт», и он куда-то ушел за кордон, а там, видно, до сих пор думают, что бы это могло значить. Вот уж кто-кто, а начальник железнодорожного цеха сидит на заводе день и ночь.

Нет, Дымбе и это тоже никак не подходило.

— У меня жена молодая, — опять вздыхал он.

Наконец Матюшенке это надоело.

— И хорошая жена? — однажды спросил он.

— То, что надо, моложе меня на двенадцать лет. Между прочим, родственница великого русского ученого Пржевальского.

— Да ну?

— Вот тебе и ну. И это только по одной линии, а по другой... Если скажу — упадете.

Дымба понизил голос и оглянулся. Дело было на участке, в обед, как раз играть собрались. Все тоже, как по команде, глянули по сторонам.

— Вы что? — не понял Дымба.

— А ты что?

— Я?

Он обвел взглядом заливщиков, как бы решая, говорить или не говорить при этой публике, кому и кем приходится по другой линии его жена, махнул рукой и сказал:

— Ладно, теперь это уже можно...

И он рассказал приятелям, что по другой линии его жена — племянница не кого-нибудь, а известного в прошлом миллионера Благодаренко, половина земли на Украине принадлежала ему, не считая заводов, многочисленных домов в Киеве и Петербурге и прочего имущества.