Михаил Панин - Матюшенко обещал молчать

Но получилось так: вылетев из автобуса, Матюшенко мигом исчез в зарослях лесозащитной полосы, а когда немного погодя опять выбрался на дорогу, то нос к носу едва не столкнулся с теми самыми двумя — они стояли на обочине и, щурясь от солнца, оглядывали колхозные поля. Вернее, оглядывал очень толстый, стоял, как маршал на картине, — живот вперед, руки за спину, а тот, что потоньше и помоложе, взглянув на Матюшенку с пониманием,сказал:

— Жарко в автобусе. Решили вот немного пройтись пешком..

— Я тоже решил пройтись пешком, — бодро сказал Матюшенко. И вдруг увидел вдалеке крыши родного села...

— Вот и хорошо, — кивнул тот, что потоньше. — Значит, будете свидетелем исторического события.

— Ладно тебе, Паша, — не поворачивая головы, вздохнул толстяк. — Красотища-то какая — как море...

А Паша опять подмигнул Матюшенке:

— Да, да, не удивляйтесь. Сейчас на ваших глазах известный советский писатель, — и он назвал фамилию, которую Матюшенко никогда раньше не слыхал, — вспомнив свое босоногое, домотканое, беспорточное — какое там еще? — детство, осуществит заветную мечту: полежит в пшенице. Сколько лет не лежал, Вася? — окликнул он приятеля.

Толстый Вася оглянулся и серьезно сказал:

— Лет сорок пять, не меньше. Вот тебе и босоногое детство...

Тогда Матюшенко закричал:

— Постойте, братцы! Да я сам лет тридцать в пшенице не лежал! А то и больше. Я, можно сказать, тоже за этим сюда приехал, ей-богу!

Паша без всякого энтузиазма кивнул:

— Ну вот, еще один романтик — приехал полежать в пшенице за сто верст. Что мне с вами делать...

— Мы, допустим, не за тем приехали, — кинув на Матюшенку хмурый взгляд, буркнул Вася.

— Да я тоже не за тем приехал! Но если честно, вроде и за тем. Понимаете...

— Все ясно, — и Паша поставил портфель в траву. — Придется, видно, и мне полежать заодно с вами. Устроим, так сказать, братское лежание. Ну что, начнем, пока вокруг никого нету?

— Начнем! — Матюшенко бросил пиджак с портфелем на землю и принялся быстро расстегивать рубаху, словно он собирался лезть не в пшеницу, а в воду. Но у самой кромки поля остановился. — Что же вы, товарищи?

Товарищи стояли на дороге и не двигались с места. Моложавый крепкий Паша, в черной шевелюре которого было совсем мало седых волос, прищурив глаз, хитровато поглядывал на друга: как, мол, в самом деле полезем или это была шутка, а Вася с такой миной на лице, будто хватил кислого, сказал, повернувшись к нему:

— Балаболка чертова. Разве это так делается...

И Матюшенко тоже понял: это ведь совсем разные вещи — лежать в пшенице одному, как об этом давно мечталось, или если они, три таких пожилых толстых типа, как три медведя, на четвереньках полезут в колхозный огород. Кроме смеха ничего из этого не выйдет.

— Да, ничего не получится, — сказал он с сожалением. — Втроем не будет никакого эффекту. Тогда знаете что...

И Матюшенко предложил друзьям осуществить мечту хотя бы наполовину, то есть если полежать действительно нельзя, то кто же им мешает посидеть в пшенице. Тем более что каждый знает — сидеть втроем даже лучше, чем одному, и ничем не хуже, чем с кем-нибудь на пару. Тут вообще другой принцип: чем больше, тем лучше. И стал, загибая пальцы, перечислять содержимое своего портфеля — пальцев на обеих руках едва хватило.

— А что, неплохая идея, — сказал Паша, — пора и в самом деле закусить. У нас с собой тоже кое-что есть, — кивнул он Матюшенке. — Место хорошее. Ну как, Вася?

Судя по некоторому оживлению в глазах известного писателя, ему тоже понравилась идея посидеть в пшенице. Он только кротко спросил, не очень ли это будет большой проступок перед народом — в таком количестве топтать колхозную ниву.

— А как же ты раньше топтал, в своем босоногом, детстве? Я так понял — лежать в пшенице было твое любимое занятие...

— Я был маленький, — сказал Вася.

— Ага, несознательный, значит?

— И несознательный, и не такой большой.

— Великий, Вася...

Вася на это опять жалобным голосом сказал:

— Ладно тебе, Паша, — а Матюшенко успокоил писателя:

— Да что с ней станется, выправится, ничего страшного. Мы только чуть-чуть от дороги отойдем. Вон же как раз есть хорошая полянка, травка. Видать, когда сеяли, зерно туда не упало. Там и сядем.

— Смотрите, а то заберут в каталажку.

— Да кто же заберет — никого нету.

В конце концов все трое — Матюшенко смело и решительно, а Вася с Пашей то и дело оглядываясь по сторонам, — зашли по пояс в шуршащую, уже почти спелую озимую пшеницу, добрались до той самой полянки метрах в пяти от дороги и стали устраиваться.