Юрий Белостоцкий - И снова взлет...

Генерал увидел это в самый последний момент и, мгновенно поняв, что Левашову сейчас несдобровать, резким движением включил форсаж — иначе не успеть — и кинулся ему на выручку, хотя и заметил краем глаза, что сбоку, под углом, к нему уже заходил другой «мессершмитт» и это не сулило ничего хорошего. Но он уже не мог ни о чем другом думать, как только о Кирилле, ничего другого не видел, как только хищно вытянутое худое тело нацелившегося на Кирилла «мессера» и на этом теле игравший бликами колпак кабины летчика, который он собирался взять в прицел и развалить надвое. Лицо его в этот миг превратилось в маску, губ стало почти не видать, и сам он тоже почти не дышал, как если бы чрезмерным дыханием мог сбить мотор с непривычно бешеного ритма. В сетке прицела пока было чисто, но генерал чувствовал: сейчас, еще одно мгновение — и «мессер» окажется точно в центре, на головке мушки, и тогда он с наслаждением нажмет на гашетку. Но это — потом, когда он окажется, пока же «мессера» в прицеле еще не было, и он цепенел от мысли, что не успеет и Левашову конец. Но успел. Во всяком случае и «мессер», и генерал открыли огонь одновременно: «мессер» — по Левашову, генерал — по «мессеру». И «мессер», оборвав очередь где-то на половине, вспыхнул тут же худосочным, обесцвеченным лучами солнца пламенем и закувыркался вниз, к земле, оставляя за собой черный, бурунно вспухавший на глазах след.

Но едва генерал с облегчением, словно скинул гору с плеч, перевел дух и потянул ручку управления на себя, чтобы вернуть своего еще не остывшего от форсажа «яка» обратно на высоту, как тот самый «мессершмитт», что крадучись нацеливался на него сбоку, под углом, дал в его сторону длинную очередь, потом еще одну, уже вдвое длиннее первой, словно решил израсходовать на генерала весь боезапас. Генерал не видел этого, он только почувствовал сначала что-то вроде звона разбитого стекла и новых, боем занесенных в кабину запахов, а уж затем, когда «як» вдруг оборвал свой рев, нестерпимую боль в ноге. Генерал тихо, будто стыдясь, что его могут услышать, ойкнул и схватился рукой за рану. Но от прикосновения к ней ему стало еще больнее и он был вынужден откинуться на бронеспинку и закрыть глаза. А когда боль утихла и в глазах посветлело, он увидел, что его «як», оставшись на короткий миг без управления, начал терять скорость и нервно вздрагивать, как если бы его тело до ужаса страшили необычно свободный ход рулей и очевидность войти в «штопор». Кое-как уняв этот его ужас, генерал собрался с духом и крикнул Логиновскому, что его задело основательно и он выходит из боя, пусть Логиновский продолжает драться без него, уже вместе с четверкой Смирнова.

— А сопровождать меня не надо, запрещаю, — властно добавил он, увидев, что Логиновский после этих его слов, наоборот, кинулся за ним следом, чтобы прикрыть. — Как-нибудь обойдусь, а вы деритесь! Все, выполняйте! — и, зажав ручку управления между колен, хотя это и было неудобно, опять начал ощупывать и придавливать рану своей широкой ладонью, растопырив побелевшие и плохо слушавшиеся пальцы. Но кровь не унималась, темное липкое пятно на комбинезоне росло, пачкало руку и ручку управления, на глазах подбиралось уже к коленной чашечке. Да и боль стала донимать уже так нестерпимо, что генерал, чтобы не потерять сознание, попробовал удержать зарыскавший самолет уже одной ногой, здоровой, без нагрузки на раненую, и на какое-то время это принесло облегчение. Потом боль снова начала донимать его до черных кругов в глазах, и он, поняв, что одному ему так и так долго не продержаться, особенно если опять наскочат «мессера», вдруг без колебаний, только, правда, испытывая мучительную неловкость, принял единственно правильное решение — развернул своего «яка» на сто восемьдесят градусов и скользнул под плотный строй бомбардировщиков, как под железную крышу.

Здесь, под этим надежным укрытием, генерал почувствовал себя немножко лучше, тошнота отпустила и режущая боль в ноге как будто стала затихать. Он снова огляделся уже вполне осмысленным взглядом и, увидев над собой застывшие в мертвой неподвижности лопасти левого винта «семерки» Левашова, постепенно набравшим властную силу голосом приказал командиру эскадрильи бомбардировщиков быстрее и без особых осложнений перестраиваться в новый боевой порядок.

— Прикрывайте Левашова всей группой «пешек», — пояснил он свой приказ. — Левашов пойдет в середине. Скорость минимальная — чтобы не отстал. Я — с вами. Начинайте перестроение. Я не помешаю.