Фока Бурлачук - Нержавеющий клинок

— А чтоб ты скис, Степан. Ты же несушку зарезал.

— Бог с ней, с несушкой, ради сына…

— Ради меня, папа, вообще никакой курицы не надо было резать, я ведь не поп и не архиепископ какой-нибудь…

За ужином мать и отец наперебой рассказывали ему сельские новости, а он поглядывал на их изношенную одежду, на старый, точенный жучком комод, и на душе становилось грустно. А они, обрадованные приездом сына, делились своими планами, горевали, что за зиму пало две овцы.

— Мишенька, твоего отца собираются поставить председателем колхоза, уговори его, чтобы не соглашался, а то наживет себе врагов, — беспокоилась мать.

В селе только-только был создан колхоз, на должность председателя никто не соглашался, и ее временно исполнял колхозный счетовод.

— А знаешь, кто его кандидатуру предложил? Илья Васильевич. Но теперь он уехал и, может быть, отстанут, — не успокаивалась мать. Она ждала, что сын поддержит ее, а он, глядя на отца, сказал:

— А что, батя, попробуй свою силенку. Правда, это не рубанком строгать, но мне думается, что ты потянешь…

— Миша, да ты сдурел! Есть много мужиков почище твоего отца. Из него такой председатель, как из меня артистка.

Слова матери задели за живое отца:

— Говоришь, много почище? Так знай, я уже дал согласие. Завтра будет общее собрание, и, наверное, меня изберут…

— Бог с тобой, Степан. Сам в ярмо лезешь. Потом вспомнишь меня, да будет поздно.

Уже перед самым сном мать спросила сына:

— А у комиссара ты был? Как они там живут? Ума не приложу, как его отблагодарить.

Михаил рассмеялся:

— Он передавал вам привет и сказал, что все думает, как вас отблагодарить.

Комиссаром Овчаренки называли директора института, в котором учился Михаил, — Кузьму Петровича Бурку.

А было это так. Шла гражданская война. Часто случалось, что за одну неделю в деревне дважды менялась власть. То красные теснили белых, то наоборот.

Жарким июльским днем на окраине Снежинки завязался бой. Белые наседали. Под комиссаром полка Буркой была убита лошадь, а сам он, тяжело раненный, сумел доползти до огорода и потерял сознание. Вечером, когда вокруг все стихло, племянница Степана Овчаренко Ольга, родители которой погибли и она теперь жила у него, вышла на огород, но тотчас же, перепуганная, возвратилась в хату.

— В подсолнухах кто-то стонет… — еле выговорила она.

Окровавленного комиссара принесли в избу, сняли с него одежду, теплой водой обмыли раны, перевязали и уложили на кровать. Только успел Овчаренко спрятать обмундирование и наган комиссара, как пожаловал белый офицер, сопровождаемый двумя солдатами. В хате все замерли: за укрытие красного комиссара полагался расстрел.

— Овес есть? — спросил офицер.

— У меня, господин офицер, его никогда и не было.

— Обыскать! — приказал офицер солдатам. В это время застонал комиссар.

— Кто это? — небрежно спросил офицер, кивнув головою в сторону стонавшего.

Хозяин растерялся, но нашлась его жена Мария, она жалостно заголосила:

— Мой родной брат погибает от тифа, а фельдшер к тифозным не приходит. Смилуйтесь, господин офицер, пришлите вашего врача…

Офицер опустил брови, молча повернулся кругом, толкнул ногой дверь и, звеня шпорами, вышел прочь. Через несколько минут к нему подошли солдаты и доложили, что овса не обнаружили. Когда нежданные гости ушли, Степан Овчаренко ладонью смахнул с лица холодный пот:

— Слава богу, пронесло. Хоть бы никто не донес… Хозяйка вышла во двор и увидела, что двери сарая открыты, подошла прикрыть их и заметила перья.

— Степан, Степан, иди-ка сюда, — позвала мужа.

— Что еще стряслось? — спросил Степан.

— Петуха унесли, паразиты. Три курочки остались, а от петуха — одни перья.

Комиссара выхаживали хозяйка и Оля. Единственным лекарством были травы, которые Оля приносила от бабушки Насти. Комиссар быстро поправлялся. Ему оборудовали место на чердаке возле дымохода, где он укрывался в случае необходимости. Незаметно Бурка стал своим в семье Овчаренко.

— Никак не пойму, Кузьма Петрович, как вы на лошади держались? Из рабочих ведь, небось раньше видел ее только на рисунке, — шутил Овчаренко.

— Раньше я и стрелять не умел, и клинка в руке не держал. Всему можно научиться, но главная моя специальность — токарное дело. Вот затвердеет Советская власть, и я опять за свое. Правда, подучиться малость надо…

Голубоглазой Оле шел тогда восемнадцатый год. Темные вьющиеся волосы, высокая грудь и красивая осанка делали ее старше своих лет. Вскоре дома заметили, что Оля краснеет, когда речь заходит о комиссаре. Да и он не равнодушен к ней. Все это дало повод Степану Овчаренко сказать жене: