Анатолий Буйлов - Большое кочевье

Аханя был старше жены почти двое. Он тоже родился в тайге. Потомственный оленевод, он другого ремесла не знал, да и знать не желал. Он давно болел туберкулезом, часто и подолгу кашлял, страдальчески морщась, откашлявшись, неизменно улыбался застенчивой виноватой улыбкой так, что трепетали ноздри его широкого, слегка приплюснутого носа, и глаза его при этом излучали какой-то удивительный добрый свет.

Отдавая Николке свои запасные лыжи, он сказал:

— Миколка! Вот моя тебе лыжи даем, но только не суксем даем. Тибе нада лыжи сам делали.

— Но я их никогда не делал!

— Ничиво, моя помогали тибе будем. Учили тебя будем.

И он сдержал свое слово. Однажды, взяв два топора, он повел Николку к реке. Выбрав ровный, толще телеграфного столба, тополь, Аханя велел срубить его. Потом, отрубив от комля полутораметровый балан, они при помощи деревянных клиньев раскололи его вдоль на две половины.

Одну половину старик начал тесать сам, другую отдал Николке. Скоро у старика получилась ровная, в два пальца толщиной, тесина. У Николки, как он ни старался, вышла из-под топора толстая пропеллерообразная плаха. Критически осмотрев его работу, старик с улыбкой покачал головой:

— Окси! Какой кривой доска. — И начал исправлять ее — быстро и ловко, ни одного лишнего движения.

«Как настоящий плотник!» — восхищенно подумал Николка.

Несколько дней заготовки к лыжам висели в палатке над печкой. Когда они высохли, Аханя изогнутым, насаженным на длинную деревянную ручку ножом обстругал тесины до толщины одного пальца. После этого он продолжал утончать тесины с большой осторожностью. Время от времени брал тесину за один конец и вытягивал руку перед собой, если противоположный конец тесины тянул книзу, он продолжал тесать. Наконец, когда обе заготовки легко удерживались на вытянутой руке, Аханя удовлетворенно закончил эту работу.

На следующий день, распарив головки лыж в кипящей воде, Аханя при помощи деревянных рычажков и перекладинок аккуратно загнул их, зафиксировав рычажки, и вновь подвесил для просушки. Потом заставил Николку обдирать с кетовой юколы кожу и скручивать ее в тугие рулончики. Улита тем временем сшила из оленьих камусов два куска по величине лыж.

На второй день, когда лыжи высохли, Аханя сказал:

— Типерь, Микулай, нада жарко печка топили и рыбий кожа долго варили.

Улита бросила в кастрюлю с кипящей водой рулончики из рыбьей кожи. Николка докрасна раскочегарил печь. Через полчаса рулончики сварились. Улита вынула их и остудила.

Аханя, раздевшись до пояса, подогрел над печью одну лыжу, затем изо всей силы принялся втирать рыбьи рулончики в сухую тесину. Смуглое тело старика, переплетенное жилами, лоснилось от пота, мускулы бегали под кожей, точно мыши. Вымазав лыжу липким рыбьим клеем, Аханя быстро смочил мездру камусовой заготовки, затем, хорошо разогрев камус над печью, натянул его на лыжину — на головку и задник — и начал изо всех сил водить кулаком по камусу, вдавливая его в тесину. Улита помогала ему: расправляла складки камуса, заворачивая лишний камус на тыльную сторону тесины. Когда каждый сантиметр камуса был приклеен к дереву, старик, тяжело дыша, вытерев тряпкой потное лицо, подвесил лыжу сушиться и лишь после этого, довольно улыбаясь, закурил.

Вторую лыжу клеил Николка сам. Аханя лишь иногда поправлял его, попутно объясняя, что для клея годится только несоленая рыбья кожа. Можно делать клей и из оленьего рога, но его очень долго надо кипятить. Иногда для крепости лыж между камусом и деревом вклеивают оленьи жилы. Длина лыж не должна быть выше подбородка. Для охотничьих лыж на задники пришивают по кусочку медвежьей кожи с шерстью. Но поскольку Николка оленевод, то на задники его лыж ничего пришивать не будут.

После того как лыжи высохли, Аханя аккуратно обрезал лишний камус на краях. Потом он прожег отверстия и сделал из ремешков крепления, совсем не похожие на крепления спортивных лыж. Николка был очень тронут заботливостью старика и старался угождать ему во всем. Аханя это заметил, и скоро между ними наладились самые дружеские отношения.

Ежедневно на рассвете пастухи уходили в ту сторону, где оставляли вечером собранное стадо. Но часто за ночь олени опять широко разбредались по обширному многокилометровому пастбищу. В этом случае пастухи разделялись: двое шли по правому краю шахмы, двое по левому, а один шел по центру шахмы и, громко крича, сгонял малые оленьи группы в одно место. Задача идущих по краю шахмы заключалась в том, чтобы не оставить без внимания ни один олений след, выходящий за пределы места нахождения основного стада. Если следы обнаруживались, пастухи шли по ним до той поры, пока не настигали отколовшихся оленей. Даже зимой делать это было непросто — порой следы переметались снегом, иногда олени выходили на гладкий лед, и их следы стирала выступившая за ночь наледь. Часто бывали снегопады. Наконец, если олени выходили на свои тропы недельной или трехдневной давности, тут и вовсе трудно было разобраться, где старый след, где новый, — все перепутано, перетолкано.