Е. Рожков: Мужчины, рожденные в январе

Вихрастые потоки воздуха слизывают со льда залива выпавший накануне снег, который еще не успел слежаться и затвердеть, гонят его к далеким настывшим берегам. Ветер, распалясь в неистовом беге над равниной моря, натыкается на прибрежную гряду сопок, с жестким хрустом бьется о нее и, по-волчьи взвывая от боли, срывая с оголенных вершин сопок мелкую гальку, песчинки, как бы подпрыгивает вверх, а потом обрушивается всей своей мощью на поселок, прижатый к склоку холма.

Длинный, похожий на школьный пенал деревянный барак, привезенный недавно на тракторных санях из райцентра, стоящий теперь на окраине поселка, от сильного ветра вздрагивает, как больной в лихорадочном бреду. Ветер пытается опрокинуть балок, раздавить, втоптать его в землю. Окно, залепленное снеговой кашей, еле выдерживает напор пурги.

В балке накурено, пахнет соляркой, которой растапливают по утрам железную печь — большую металлическую бочку на трех изогнутых ножках; тугой дух пота исходит от ватников и портянок, что развешены над печкой.

За небольшим, грубо сколоченным столом возле окна, между двухъярусных армейских кроватей, сидят четверо мужчин и играют в карты. Игроки запальчиво и шумно спорят, неестественно громко смеются, много курят. Пятый обитатель балка бригадир Семен Задов, по кличке Зад, мужчина сорока девяти лет, некрасивый и угрюмый, лежит на кровати, подложив под голову мускулистые волосатые руки, тоскливо глядит в потолок.

Месяц назад бригада приехала в подшефный колхоз строить ледник. То из-за частых поломок электростанции и компрессора, то вот из-за пурги работа не клеилась.

— Просифонили мы месяц, просифоним еще два, а далее что? — нервно теребя карты, покусывая ниточки дрожащих губ, спрашивает у сидящих за столом щуплый вспыльчивый бурильщик Иван Петрович Сапов. Он самый старший в бригаде — ему пятьдесят два, и ребята прозвали его уважительно Иванпетя. — Начальство обещало заработок, а что выходит? Эти начальственные обещания — мыльный пузырь. Сколько раз заставлял себя не верить всяким обещаниям, а все ж накололся, все ж соблазнился. Вот уж холопское наше легковерие. Теперь вот сифонься тут. Никакой трудовой организации нет…

— Все недочеты в работе, как всегда, на пургу спишут, — добавляет Николай Мятников, сидящий рядом, по левую сторону от Ивана Петровича.

Мятников, поблескивая большими карими глазами, заглядывает к соседу в карты.

— Но, ты! — рычит Иванпетя и прячет карты.

Мятников хохочет, обнажив ровные, молодые зубы, весело запрокинув слегка курчавую, густоволосую голову. Он в старой, застиранной гимнастерке без погон, с дырочками от разных значков на груди (Мятников нынешней осенью демобилизовался из армии), в шерстяном синем трико, разбитной, дерзковатый, задиристостью похожий на мальчишку — предводителя ребячьих набегов на сады и огороды.

— Пора требовать от начальства компенсацию за эти дни. Пусть нам платят как за простой по вине руководства, которое не обеспечило нас нормальной техникой, — горбоносое удлиненное лицо Ивана Петровича начинает нервно краснеть. — Пора требовать свое. Пора требовать справедливости. У них же, пока из глотки не вырвешь, так…

— Какая справедливость? Дует вон, аж нутро выворачивает — вот и вся справедливость, — хлопая о стол картами, говорит Мятников.

— Больно мы на государственное любим рот разевать, — вступает в разговор напарник Мятникова белорус Василь Банков.

— Вот где мудрость! Вот где собака зарыта, — Мятников искоса поглядывает на Сапова, сдерживая улыбку, подмигивает лукаво остальным игрокам. Он вечно подтрунивает над Иванпетей. — А вы, Иван Петрович, еще не успели родиться как трудовой человек, а уже начали сосать советскую власть.

— Ветро-дууй! У меня рабочий стаж больше тридцати лет, а ты…

— При чем тут руководство, если пурга? — не понимает Банков.

— Мне плевать, что пурга, мне важно средний за год подтянуть. У меня в это лето намечается очередной отпуск. — Иван Петрович чешет под байковой рубашкой волосатую грудь, оглядывает игроков холодным жестковатым взглядом — взглядом орла с высоты, бросает на стол бубнового валета и добавляет: — По козырям, ребята!

— Ты ради денег к самому рогатому наймешься в работники. Что значит, когда человек пожилой формации! У него мини-мир — деньги и макси-мир — тоже деньги.