Геннадий Семенихин - Летчики

Когда «Ильюшины» скрылись, Зернов снова сел за стол. Его серые прищуренные глаза впились в исчерченную красными и синими стрелками карту-двухкилометровку. Кто-то громко постучал в дверь. Не поднимая головы, генерал сказал «войдите» и только секунду спустя оторвался от карты. Перед ним стоял стройный смугловатый юноша в сером летном комбинезоне с короткими рукавами.

— Лейтенант Мочалов по вашему приказанию прибыл! — доложил вошедший.

Генерал указал на стул и попросил достать карту с маршрутом. Лейтенант торопливо расстегивал планшет. Зернов машинально наблюдал, как его тонкие, длинные пальцы старательно разглаживали карту на сгибе. Внимательные глаза командира дивизии, всегда успевавшие при встрече с малознакомым человеком что-нибудь ухватить и запомнить, остановились на правой руке летчика. На ней виднелась незамысловатая татуировка: якорь и корабельная цепь. Верхняя губа генерала подернулась в усмешке.

— Это что же? — спросил он весело. — Следы зеленой молодости?

— Да, товарищ генерал, — ответил лейтенант, покрываясь румянцем смущения. — Меня еще отец сек когда-то за это баловство.

В течение нескольких минут разговор шел о самых обычных для летчиков вещах. Зернов просмотрел маршрут и несколько изменил длинную красную линию, тянувшуюся на карте от аэродрома к вражеской переправе. Потом, исчерпав все деловое, он коротко и внушительно сказал:

— Помните, лейтенант Мочалов, ваш вылет на эту цель по счету четвертый. Переправу нужно разбомбить во что бы то ни стало. Сколько бы ни было «мессершмиттов», зенитного огня и прочей чертовщины — пробейтесь к цели. Не бросайте бомбы с большой высоты — пустое дело! Ниже трехсот метров тоже не снижайтесь. Запрещаю. Собьют как куропатку!

Генерал внимательно посмотрел на Мочалова. За долгие годы командирской работы он привык, провожая летчика в опасный полет, по его глазам, по интонации, с которой тот повторяет приказ, угадывать, с кем он имеет дело — с человеком твердым, уверенным в себе или с человеком неровным, колеблющимся. Лейтенантом он остался доволен. В ответ Мочалов кивнул головой, и его глаза заблестели тем особенным блеском, какой так свойствен людям порывистым, быстрым в движениях, горячим в поступках. Неожиданно серые глаза Мочалова потемнели, и, отводя их в сторону, он тихо, но твердо произнес:

— Если не разобью — врежусь!

Зернову показалось — юноша рисуется.

— Ну-ну, — сердито перебил он, — мне мастерство нужно, а не трюкачество. — Зернов еще раз пристально посмотрел на Мочалова и только теперь понял, насколько тот молод. Тронутые загаром щеки лейтенанта покрывал пушок, на носу лепились веснушки. Лицо юноши в эту минуту было по-особенному красивым. Раздулись от волнения ноздри тонкого заостренного носа, над переносьем почти сомкнулись густые черные брови. Волосы, выбившиеся из-под шлемофона, и глаза, широкие, серые, вдруг напомнили генералу о самом дорогом, о чем так тяжело было вспоминать. Генерал болезненно поморщился: «Как он похож на моего Ваську!»

Мочалов стоял выпрямившись, придерживая рукой планшет с картой.

— Разрешите идти? — обратился он.

Внезапное воспоминание о сыне заслонило перед Зерновым все окружающее. Сын Василий тоже был штурмовиком и погиб где-то на севере в суровую зиму ленинградской блокады, при малоизвестных для отца обстоятельствах. Зернов, тогда еще полковник, узнал об этом в один из февральских дней, направляясь из штаба в столовую. На пути кто-то обратился к нему и передал конверт. Командир дивизии увидел, что адрес с номером полевой почты части, где служит сын, написан незнакомой рукой, и заволновался, почувствовав недоброе.

Стараясь овладеть собой, он разорвал конверт, развернул вложенный в него листок. И запрыгали перед глазами буквы:

«Ваш сын, лейтенант Зернов Василий Алексеевич, на 68-м боевом вылете погиб смертью героя. Подбитый ЗА противника, он, по примеру Гастелло, врезался на своем горящем самолете в фашистский бензосклад. Мы глубоко скорбим…»

Дальше читать не стал. В тексте так и были оставлены штабные сокращения: вместо слов «зенитная артиллерия» стояли буквы «ЗА», вместо «бензиновый склад» было написано «бензосклад». Торопливо, будто опасаясь, что кто-нибудь через плечо заглянет в письмо и все узнает, он скомкал листок. Так и стоял на дороге, и офицеры, старательно козыряя, обходили командира дивизии. Шел снег. Косыми мокрыми хлопьями он падал за воротник шинели, а Зернов стоял… Стоял не сгорбившись, а еще больше выпрямившись, и только стиснутые в одну полоску губы да сузившиеся глаза под сединой бровей выдавали его бесконечное горе.