Виктор Дмитриев - Дружба

— Пустяки! Человек средних способностей может сделать все. Стоит ему хорошенько потренироваться, и он откроет секрет сохранения энергии или выпьет пятьдесят стаканов чаю под ряд.

— Ну, это как сказать…

— Нет, не как сказать! У нас в Благовещенске я видел в цирке любопытный номер. Выходили на арену два китайца. Обыкновенные монголы и халатах и, кажется, с косами. Один надевал на нос небольшой, с грецкий орех, комок воска. Другой отходил на десять или пятнадцать шагов и кидал тяжелое острое копье. Бросок был рассчитан так гениально, что копье пробивало шарик, сносило его с места и не задевало, даже не оцарапывало кожи.

— Да, это шикарный трюк!

— Вот видишь! Но китайцы даже воевать как следуют не умеют и сражаются под зонтиками! Люди — никак не более, чем средних способностей и вообще средние. А мы с тобой настоящие парни, соль земли!

— Так ты твердо уверен, что через два года мы отпразднуем окончание работ в пивной «Сыты»?

— Как в том, что сейчас ты зачем-то оторвал и сжевал половину листка с цифрами скоростей, — заявил Зотов. — А знаешь, во всем мире ежегодно умирает сорок миллионов человек, — неожиданно и радостно воскликнул он. — Вот это смертность!

За три года Зотов отлично сдал все шестьдесят необходимых зачетов. Он сдавал их всегда в первый день об’явленного срока и не провалился ни разу. Но во время этой весенней сессии с ним произошла невозможная, по прежним его понятиям, вещь: он позабыл о зачете. Всего год назад он скорей забыл бы об обеде! Несколько месяцев работы над изобретением совершенно переместили центр жизненных интересов Зотова Как раньше основным (что основным — единственным реально существующим!) был институт с его лекциями, учебниками и семинариями, так теперь главным и единственным стержнем зотовской жизни стал резец.

Зотов принадлежал к людям, которые не способны думать о двух вещах одновременно. Они умеют жить и действовать только на узком квадрате, зная только одну цель и один путь. Заколачивая гвоздь, они все свои силы и способности сосредоточивают только на заколачивании гвоздя и морщат лоб и мысли так, словно от устойчивости этого клочка металла зависит вся их судьба. В этом их сила.

Но хотя в глубине души Зотов уже считал все институтское невесомой ерундой, сила инерции толкала его так еще властно, что последние двое суток он не ходил к Величкину и, запершись в своей прокуренной комнате, яростно читал тетради, учебники и конспекты. Однако две ночи даже самого напряженного труда не могут заменить месяц усидчивой и постепенной работы. Отправляясь на зачет, Зотов не чувствовал в себе обычной уверенности.

Встреча с Багдасаровым бесспорно была дурным предзнаменованием. Пышущий жаром грузин налетел на Зотова у самого входа в шумный коридор.

— Ты, милый друг, зачем оторвался? Совсем окончательно оторвался! — кричал Багдасаров очень громко, хотя по расстоянию можно бы говорить даже и шопотом.

Зотов стал было раз’яснять свои обстоятельства, мешавшие посещать марксистский кружок и собрания ячейки, но он успел сказать только первые три фразы, а уже голос Багдасарова слышался в другом конце коридора.

— Увязывать побежал, — усмехнулся стоящий рядом студент.

На первые два вопроса Зотов ответил хорошо и подробно. Слегка постукивая крошащимся мелом, он рисовал на доске схемы передач и колеса, изредка оборачиваясь к профессору за одобрением. Его немного смущало только то, что, отвечая, он смотрел на пузатого и малорослого профессора сверху вниз. Мешала ему и некстати вспоминавшаяся не слишком остроумная шутка одного из студентов об этом профессоре: «Петров-Ланской, чтобы поцеловать жену, приставляет лестницу». Но он старался говорить твердо и отчетливо, и, видимо, это нравилось Петрову-Ланскому.

Зотов положил мел и, звонко отряхнув ладони, хотел уже подать зачетную книжку, как вдруг Петров-Ланской, приподымаясь на каблуках и затем мягко переваливаясь на носки, сказал:

— Будьте любезны сообщить мне коэффициент полезного действия двухтактных двигателей внутреннего сгорания.

— Двухтактных? — зачем-то переспросил Зотов. Он почувствовал, что стоит не на устойчивых половицах, а на плохо натянутом и раскачивающемся по ветру канате. Подойдя к доске, он заговорил что-то невнятное о малом времени для подготовки, но чем дальше говорил, тем больше сбивался и тем неуверенней становилась его речь. Однако профессор терпеливо слушал и не перебивал. Он прохаживался по комнате, так тщательно приглаживая лакированные височки, точно хотел вдавить волосы в череп. Его аккуратно прочерченный пробор непосредственно переходил в такой же прямой, тонкий и длинный нос. Зотов окончательно запутался в периодах и безнадежно замолчал. Профессор покачал головой.