Григорий Медведев - Энергоблок

В это время в комнату вошла Соня, жена Палина. Толстая, небольшого роста, с заплывшей жиром шеей.

— Ты с кем это тут говоришь? — спросила она писклявым голосом. Маленькие водянистые глаза ее из-под вздувшихся подушечками век, словно из амбразур, смотрели с беспокойством и подозрением. — Ты что, Вова?

Он вдруг ощутил досаду, что надо и ей объяснять все сначала, но затем одернул себя: ведь жена, и ей можно с любого места, хоть с конца... И жгучее чувство вины перед нею вдруг заполнило душу. Именно он и такие, как он, виноваты в том, что его милая, молодая, красивая Софьюшка стала вот такой...

Многое изменила в ней болезнь, но вот привязанности к нему, любви к нему не изменила. И он, порою думая об этом, переполнялся теплом и нежностью к ней, и благодарностью, что она есть, живет в постоянной борьбе с недугом и еще где-то берет силы на заботу о нем и сынишке

Нет! Удивительно стойкий, прекрасный человек его жена! Ему захотелось сказать ей эти слова, но что-то остановило его, он спрятал глаза и, смущенно улыбаясь, похлопал себя по бокам, ища по старой привычке коробку сигарет. Вспомнил, что бросил курить, махнул рукой...

— Видишь ли, Сонечка, они снова хотят лить распады в воду... — сказал он возможно мягче и с огорчением подумал, что все равно неясно, что все надо объяснять: в воду — какую воду... А у него в голове уже все заладило, неохота прерываться...

— В какую воду? — писклявым голосом спросила Соня, с любопытством глядя на мужа. Прошла, села на диван-кровать. Пружины натужно скрипнули. — В какую воду?.. Снова кашу завариваешь?!

— Не кашу, но добрый борщок! — сказал Палин и как-то виновато рассмеялся, подошел к жене, обнял за плечи и, чувствуя ее отчужденность и неприятие, подумал с грустью, что стронуть с места теперь эту некогда очень хрупкую женщину весьма нелегко. И снова жгучее чувство вины перед нею заполнило душу.

— Но пойми же, милая Сонечка, сколько лет прошло, а мы снова... Стоим у колодца и полон рот слюны... Эх, если бы слюны!.. Не плюй в колодец — пригодится воды напиться!

Под испытующим, оценивающим взглядом жены ощущение виноватости не проходило...

— Эх, Вова... — Соня покачала головой. — Подумай. У меня диабет... Облучена... Сашке вон шестой годок только... Тебе сорок три...

Палин увидел, как щелочки между подушечками век наполнились слезами, потом слезы враз сорвались и непрерывными струйками сбежали по бледным щекам на цветастый шелковый халат. Он прижал голову жены к себе, ощутил кожей горячее дыхание.

— Успокойся, Сонечка... Прошу тебя... Ну что ты?.. — У него тоскливо захолодело в груди. — Пойми же, Софьюшка... Советскую ведь власть обманываем... Ну?.. Сколь же можно еще лить-то безнаказанно?..

— Лить?! — Соня в волнении разомкнула подушечки-веки, и откуда-то со дна конических ямок-глазниц на Палина изумленно посмотрели обильно промытые слезами и, казалось, совсем обесцветившиеся миндалевидные глаза. — И пусть себе льют!..

Но выражение глаз ее было красноречивее слов: «Господи! И что ей сделается?! И пусть себе льется... Пускай себе, Володя... Неужто неясно тебе?.. Вся эта жизнь... А?..»

— Советскую власть... — простонала Соня. — Да она, будь здоров, аккурат без тебя обойдется... Ты свое дело сделал... Что ты о власти печешься?.. Ты о семье думай... Жена — диабетик. Облучена. Сашке шестой годок...

Она снова заплакала.

— И на кой черт я связала с тобой свою молодую жизнь?! Какие парни вертелись, проходу не давали!.. А я... За этого вечного дозика пошла... Что я за тобой приобрела?.. А?..

— Ну, успокойся, чудушка ты, ну... — ласково сказал Палин и взял руками ее лицо. — У нас, атомщиков, у всех одно на роду написано — тяжкий труд да ранняя смерть... Так что, не проиграла особо... А что, плохо мы жили по молодости? Вспомни, Софьюшка, не гневи бога...

— А я за атомщика, может, и не пошла бы...

— А за кого же?

— И не знаю даже, за кого другого, кроме как не за тебя...

— Ну вот. И я про то же самое... — Палин ласково рассмеялся. — А что касается Советской власти, то я вот чую, что именно сегодня ей надобен особо... И, может быть, более никогда не сгожусь... Я это будто сейчас только понял, Софьюшка...

Она перестала плакать, притихла.

— Ну как ее можно продолжать обманывать, если я доподлинно понял, что обман был, есть и продолжает быть в некотором роде?.. Не могу я... Ведь только я и знаю об этом... Нет... До меня только теперь дошло это... Вот что... Знают многие, но дошло только до меня... Я должен что-то делать...

— Что же? — спросила она, окончательно успокоившись, и внимательно посмотрела на Палина.