Александр Аборский: Год веселых речек

— Плохи твои дела, сынок, — сказал он Тагану. — По нынешним временам, ни одну девушку за тебя не отдадут. А кто по ошибке пойдет — наплачется. Какой же это мужчина, гляди-ка, в молотобойцы толкнулся — не берут. Говорят: инженеры нужны. В инженеры хотел — нет, молотобойцы, слышь, требуются. Бедная твоя голова!

— Сдаюсь, сдаюсь. — Таган воздел руки, затем встал с ковра, чтобы размять ноги, затекшие от долгого сидения. — Кто со мной на речку, друзья? — предложил он, и тотчас же трое молодых объездчиков, топограф Чарыев и братья-железнодорожники отправились вместе с ним из дамбу.

Взобравшись на борт, курили, и непринужденно болтали. «Чах-пах» покачивало волной, вдали виднелись вздернутые над песками хоботы экскаваторов. Маячили контуры заводика с эстакадой — там строится запасной гидроузел, который завтра с утра комиссия будет обследовать. Некоторое время Таган стоял отдельно от ребят; те балагурили за его спиной. Ребята навеселе, и он не отвечает, когда к нему обращаются. Костромской не прочь поспорить как в тот раз.

— Нет, вы не правы были тогда! — Понятно, у него что-то заготовлено. — Не правы насчет девчат. А особенно насчет нее, матушки пустыни. В статьях и стихах она давным-давно стала садом, а она, извиняюсь, как стояла, так и стоит к нам задом.

— Я не прав, ты не прав, а вот он прав! — ткнул вниз пальцем Таган, показывая на страшноватый, когда глядишь с утлого суденышка, движущийся массив воды.

— Доказать надо.

— Докажу.

— Попросил бы.

Секунду-другую Таган смотрит не мигая, затем спокойно, точно на борцовской тренировке, берет Леву под грудь, поднимает и плавным броском кидает в воду. Там внизу, слышно слабое бульканье, слабый всхлип, а здесь у ребят переполох.

Двое объездчиков, не мешкая, устремляются к лодке, заводят мотор и отталкиваются веслом. Топограф Чарыев спрашивает, умеет ли этот рыжий плавать. Вопрос остается без ответа. Меред срывает с себя рубашку, брюки — пуговицы скатываются в воду, — и вот сам он в канале. Течение сильное. Лева путается с мокрыми волосами, залепившими ему лицо, но Меред так и не успевает догнать друга. У песчаного закрайка, шагах в пятидесяти от полуглиссера, они почти разом вылезают из воды, стоят и о чем-то переговариваются. Лева скинул обувь, стягивает штаны, а Меред не снимая отжимает трусики.

Объездчики, зря заводившие мотор, вернулись и отвели лодку к причалу. Все опять на суденышке; железнодорожники, робко ступая по трапу босыми ногами, пробираются сюда же. Вид у них такой — дескать, лучше бы не показываться, еще на смех поднимут.

— Я же знал, что это настоящий пловец, — успокаивал объездчиков Таган, хотя вовсе и не подозревал в Левке ничего подобного и не мог бы сейчас ответить даже самому себе, как все получилось.

— По сто граммов пловцам — и шабаш! — деловито предложил топограф Чарыев, но ему возразили. Вода теплая и выделять купальщиков не стоит, если по сто — то уж всем. Таган не участвовал в разговоре. Отозвал в сторонку и спросил Мереда:

— Мотоцикл в порядке?

— Мой? Зачем тебе? У вас же своего транспорта полно. — Он хотел выговорить старшему брату за нелепую проделку, но до этого просто очередь не дошла. Старший взял у него ключ, посоветовал пловцам сушиться как следует и всем пожелал счастливо погулять. Сам он был намерен проехаться недалеко на мотоцикле. Спрыгнул с трапа на дамбу и размашисто зашагал, насвистывая беспечно.

Будто условились заранее: Ольга отошла от людей при его появлении. Он выволок из-под куста мотоцикл, включил зажигание, сел, и она вспрыгнула к нему за спину. Все словно разумелось само собой.

Отъехав километров на семь, остановились у серых холмов. Канал бесшумно бежал внизу, и отсюда четко просматривалась плавная излучина в его течении. Мотор утих. Они постояли, любуясь противоположным берегом и ничего не говоря; затем Таган повел мотоцикл за насыпную дамбу и оставил там.

— Тебе хорошо? — спросил он, вернувшись к Ольге.

— Да, — сказала она.

— Мы заговорщики?

— Ну а кто же еще!

По крутому откосу поднялись на возвышенность, выбрали место над потоком и пустыней. И что-то тревожное мерещилось в мареве, в этих складками спадающих к югу барханных грядах. И была отгороженность от всего, кроме неба.

— Заговорщики, — пробубнил опять Таган, от душевного напряжения не умея найти слова. Ольга только вскинула брови и, увязая в песке, оперлась на его руку. Но подъем уже кончился. Она пожаловалась на песок, набившийся в туфли. Вытряхнули песок. Таган бросил под ноги газеты, случайно оказавшиеся в кармане.