Иван Курчавов: Шипка

Они не успели еще обменяться важными новостями, как денщик доложил о прибытии столичного курьера с письмом военного министра. Генерал разрешил впустить его в комнату и встал с кресла, чтобы приветствовать гостя, если он окажется близким по своему положению. Чиновник не появлялся несколько минут, видно, приводил себя в порядок перед зеркалом в прихожей. Вошел он четкой походкой военного человека и торопливо, уже не по-военному, словно чего-то испугавшись, протараторил:

— Ваше превосходительство! Чиновник для особых поручений Ошурков. Имею честь вручить письмо от военного министра Дмитрия Алексеевича Милютина!

— Благодарю. Где вы видели в последний раз Дмитрия Алексеевича? — спросил Кнорин, раздумывая о том, стоит ли предложить чиновнику сесть.;

— В Петербурге, ваше превосходительство! Седьмого апреля. В ночь на восьмое они вместе с государем императором и наследником цесаревичем выехали в Кишинев. По пути они сделают смотры войскам, а завтра или послезавтра будут в Кишиневе. Так мне велено передать. Разрешите идти?

— Я не должен посылать с вами ответ?

— Об этом ничего сказано не было.

— Вы что же, возвращаетесь в Петербург или остаетесь здесь? — спросил Аполлон Сергеевич, чтобы хоть небольшим участливым разговором отблагодарить чиновника.

— Так точно: остаюсь здесь! — бодро, будто обрадовавшись такому вопросу, доложил Ошурков. — Буду состоять на службе в гражданском управлении князя Владимира Александровича Черкасского.

— Хорошо. Можете идти. До свиданья.

Ошурков снова четко и по-военному повернулся и быстро вышел из комнаты.

Аполлон Сергеевич вскрыл конверт, аккуратным движением пальцев извлек небольшой листок бумаги, внимательно прочел.

— Дмитрий Алексеевич беспокоится за квартиру, в которой ему доведется жить, — сказал генерал. — Напрасные заботы!

Дом предводителя двормнстиа господина Семиградова один из лучших в Кишиневе. Да и от государя недалеко.

— Как надолго он намерен обосноваться в Кишиневе? — спросил штабс-капитан Жабинский.

— Сие известно господу богу и государю императору, — улыбнулся Аполлон Сергеевич, слегка пожимая плечами.

— Итак, ваше превосходительство, мы стоим накануне великого исторического события! — с пафосом произнес Жабин-ский.

— Да, князь.

Генерал вложил письмо обратно в конверт и положил его на стопку других писем, покоившихся на обеденном столе. Генерал устроился явно не по чину и своему положению. Комната заурядная, с плохенькой мебелью, на стенах аляповатые картинки, призванные изображать то ли древних гречанок, то ли римлянок — с полными розовыми телесами и похотливыми улыбками. На самом видном месте портрет хозяина дома: тупорылый купчишка, нагло смотревший на обитателей этой комнаты и словно вопрошавший: «Ну, каково вы тут расположились? Я ведь живу на широкую ногу, не правда ли?» Аполлону Сергеевичу пришлось смириться и со скверной комнатой, и с нагловатыми красотками неизвестного происхождения, и с этой тупой рожей хозяина. А что поделаешь? В Кишинев приезжают государь император и наследник цесаревич, квартиры нужны и для его многочисленных родственников, которых доставят сюда сразу несколько поездов. За богом и государем никогда и ничего не пропадало, справедлив и военный министр Дмитрий Алексеевич Милютин, жаль только, что временами он бывает ершист и резок, может все высказать даже в присутствии государя императора. В Кишиневе у военного министра не будет повода для резких слов или нареканий: Аполлон Сергеевич встретит его самым достойным образом.

— Ваше превосходительство, — сказал Жабинский, обождав, пока генерал не уберет на место полученное письмо и не причешет аккуратную, рано поседевшую бороду, — когда я думаю о священной войне за Болгарию, я всегда вспоминаю слова нашего великого государя Петра, помните?

— Какие именно? — спросил генерал, знавший много изречений Петра и не представлявший, какое из них имел сейчас в виду молодой князь Жабинский.

— Когда Петр Великий находился в Персии с князем Кантемиром, тот поздравил его с новыми победами, присовокупив, что царь русский скоро прибавит к своему титулу еще один — титул шаха персидского. Петр тогда ответил, что он не стремится к приобретению новых земель, которых у него и без того достаточно, а что он ищет воды.

— Прекрасные слова, князь! — быстро отозвался Кнорин.

— Так вот, не воду ли и мы ищем? — продолжал Жабинский. — Скажем, Дарданеллы и Босфор.