Виль Липатов: И это все о нем

Прохоров мечтательно смежил ресницы.

– Под рукомойник надо поставить ушат, от которого будет пахнуть сырым деревом и лягушками… Вы достанете медный рукомойник, товарищ Пилипенко?

– Постараюсь, товарищ капитан!

«Постараюсь! – мысленно передразнил его Прохоров. – Знал бы ты, Пилипенко, что самое опасное в тебе – вот эта самая старательность! Ты так старался описать место трагического происшествия, так подробно живописал положение трупа, так самозабвенно, высунув язык, вырисовывал злополучный белый, похожий на череп камень, что ослеп от собственной старательности. Ах ты, двухметровая, гладко причесанная исполнительность! Как же тебе не пришло в голову, что есть разница между человеком, которого столкнули с подножки вагона, и человеком, который сам спрыгнул с подножки вагона?…»

– Скажите, товарищ Пилипенко, как называется этот цветок? – сердито спросил Прохоров.

– Невеста.

«Ну конечно, – возликовал Прохоров, – цветок в кабинете Пилипенко должен называться невестой! Герань – это слишком просто, незатейливо; в герани нет того оттенка пилипенковской души, как сентиментальность. Этот старательный человек непременно говорит женщине: „Горлинка ты моя незабвенная!“, неотрывно глядит ей в глаза и ласково перебирает пальцами какую-нибудь оборку на ее кофточке. И женщины любят таких, как Пилипенко».

– Я вам приказываю, младший лейтенант, не обращать внимания на болтливость старшего по званию! – строго сказал Прохоров. – Слушайте, почему вы скрипите табуреткой?

– Раскачалась.

– Сама не раскачается, если вы перестанете таращить на меня глаза! – обозлился Прохоров. – Я же не таращусь на человека, который не знает разницы меж тем, кого столкнули с подножки вагона и кто сам спрыгнул с подножки! Извольте не таращиться!

– Слушаюсь, товарищ капитан!

– Я хочу, Пилипенко, чтобы вы спокойно и доверительно, словно пишете школьному товарищу, рассказали о смерти Евгения Столетова, – задумчиво сказал капитан Прохоров. – Забудьте о том, что вы милиционер – это раз! Не учитывайте того обстоятельства, что я лучше вашего знаю дело, – это два! И, ради бога, не старайтесь… Только не старайтесь!

Прохоров с таким же успехом мог попросить чеснок не пахнуть, как младшего лейтенанта Пилипенко не стараться: едва инспектор открыл рот, как все надежды капитана рухнули карточным домиком.

Пилипенко был милиционером и только милиционером; он и зачат был как милиционер, и сосал из груди матери милицейское молоко.

«Лишних два рабочих дня – вот чем это пахнет!» – грустно подумал Прохоров.

– Рассказывайте, Пилипенко!

– Двадцать второго числа мая месяца, – прокашлявшись, сказал Пилипенко, – в ноль часов двадцать три минуты машинист паровоза Фазин сообщил в диспетчерскую, что на шестом километре от станции Сосновка – Нижний склад, в четырехстах метрах от дороги на Хутор, им был замечен лежащий на земле неизвестный…

Ей-богу, Прохоров еще не встречал человека, который так полно соответствовал бы собственному протоколу – буковка совпадала с буковкой, интонация с интонацией, всегдашняя приблизительность и полуправда бумаги жила в голосе Пилипенко той же полуправдой и приблизительностью… Прохоров отвернулся от инспектора Пилипенко, разглядывая свои блескучие туфли из настоящей кожи, пропустил огромный кусок инспекторской старательности. Думал он в это время о том, что сапоги Пилипенко с утра были тоже хорошо вычищены, но вот к полудню запылились.

– В час тринадцать минут я прибыл на место происшествия, – рассказывал Пилипенко. – В неизвестном, лежащем в трех с половиной метрах от пня, был опознан тракторист Сосновского лесопункта Столетов Евгений… Осмотр показал, что потерпевший при падении ударился затылком об острый край камня, в результате чего наступила смерть…

«Уши надо было бы оборвать человеку, который в фискальных целях лишил служебное помещение палисадника, вырубив под окнами деревья, открыл доступ в комнату всему постороннему и лишнему. Почему, спрашивается, надо серой реке слушать о том, как лежал возле белого камня Евгений Столетов, какое дело трем прибрежным осокорям до плакатной улыбки бравого Пилипенко? Как, черт возьми, было не хмуриться небу, когда несли вот такую ахинею:

– …расположение трупа и местонахождение места происшествия в четырехстах метрах от дороги на Хутор позволили вы-ра-бо-та-ть версию, что тракторист Столетов Евгений пытался на ходу спрыгнуть с платформы…»