Виль Липатов: Деревенский детектив

– Закрыто, Федор Иванович!

– Ладно.

Очнувшись от благодати, Анискин въедливо глянул на заведующего, потом на дверь, опять на заведующего. Раза три он перевел взгляд с человека на двери, потом взялся правой рукой за скобу и потянул.

– Закрыто? – сухо спросил участковый.

– Сами же велели, Федор Иванович…

– Велел, велел…

Анискин взялся за скобу второй рукой, высоко надавил на дверь, мелко затряс ее и вдруг резко дернул… За дверью что-то звякнуло, треснуло, и дверь открылась.

– А? – тихо спросил Анискин. – А, говорю?

– Какой эффект, Федор Иванович! – пробормотал заведующий. – Кто бы мог подумать, что простым потрясыванием…

– Крючок г…но! – энергично ответил участковый. – Когда найду аккордеон, я вас, Геннадий Николаевич, за это дело, конечно, штрафану, а сейчас вопрос в другом… В каком часу вы выходили из клуба и кого встретили по пути?

– Сказать точно… Понимаете, сказать точно…

– До дождя или после?

– Во время дождя, Федор Иванович. Вы понимаете, хоть Евдокия Мироновна и возражали…

– Понимаю, понимаю, – перебил его участковый. – Гришка Сторожевой не дурак, чтобы под дождем обретаться… Ну, это же и означат, что на пути вы никого не встретили…

– Никого, Федор Иванович!

– Лады!

Участковый в последний раз посмотрел на заведующего значительным взглядом, свел брови на переносице, но ничего не сказал, а только помигал. Потом он заложил руки за спину, кивнул заведующему головой и неторопливо пошел по улице, что вела берегом Оби, – пузо вперед, голова поднята, ноги нараскорячку.

– До свидания, Федор Иванович! – вяло помахал рукой заведующий. – До свидания!

Но участковый слышать его не мог, так как все шагал и шагал улицей, посапывая носом от движения, и выпуклыми глазами осматривал то, мимо чего проходил. Он осматривал и запоминал, запоминал и осматривал, и так себе, потихонечку да полегонечку, добрался до высокого дома, что стоял чуть ли не у самой кузни, то есть далеко от центра деревни. Возле дома Анискин остановился и начал сердито сопеть:

– Ух! Ух! Ух!

Он сопел и злился оттого, что шел уже одиннадцатый час, а в просторном доме было так тихо, словно внутри стоял гроб с покойником. Двери, правда, были открыты настежь, но это тоже ничего хорошего не значило, и Анискин до того рассвирепел, что сделался в лице красным, как перезревший помидор. Он по-кабаньи пырнул носом, поднялся на крыльцо и прямиком проследовал в дом – избяные двери тоже не были закрыты.

– Так!

На четырех узких кроватях, поставленных рядком, как в больнице, закрывшись серыми одеялами, спали четверо лохматых парней. Рты у них были широко открыты, и потому в комнате пахло водочным перегаром, луком и чесноком. Никакой обстановки, кроме кроватей, в комнате не стояло, но зато стены сплошь покрывали похабные картинки с похабными же подписями.

– Эдак!

Анискин прошел вдоль двух стен, рассмотрел и прочел все новые рисунки и подписи, усмехнувшись одной из них, вернулся к дверям. Здесь он сел на высокий порог, расстегнул две пуговицы на рубашке и сладко зевнул – это оттого, что в комнате спали.

– Тунеядцы! – немного погодя громко сказал Анискин. – Просыпайтесь!

Двое из четырех парней перевернулись с одного бока на другой, один что-то пробормотал, четвертый тонко храпнул, но ни один не проснулся. Тогда Анискин вынул из кармана коробку спичек, огромный носовой платок, а за ним нечто странное – ружейный патрон, прикрученный проволокой к деревянной ручке. Сопя и улыбаясь, участковый вынул из коробка спичку, подсунул ее под проволоку так, чтобы спичечная головка была на уровне дырки, прорезанной в патроне.

– Ах, ах! – шепотом прокудахтал Анискин. – Ах, ах!

Штука, похожая на пистолет, называлась поджигой, участковый ее недавно отобрал у мастерового мальчишки Витьки, чтобы – не дай бог! – не случилось несчастье. Поджигу Анискин обещал отдать Витькиной матери: «Пороть тебя надо, Витька, пороть!» – но забыл и теперь очень радовался этому.

– Хе-хе-хе! – хохотнул он. – Ху-ху-ху!

Анискин ширкнул по коробке спичек той стороной поджиги, где была спичечная головка, от страха зажмурив глаза, отвернулся, а руку с поджигой, подражая Витьке, вытянул в сторону. Полсекунды головка шипела, потом так бабахнуло, что Анискин стукнулся плечом о дверной косяк и вскрикнул:

– Матушки!

Комнату застлал едкий пороховой дым, стекла звенели, где-то гремело и шуршало, что-то рушилось и стонало – бог знает что делалось! Когда же дым разошелся, Анискин медленно и сладостно захохотал: