Виль Липатов - Деревенский детектив

– И впредь прошу не забывать, – повторил Яков Кириллович, углубляясь в Библию. – Не забывать, не забывать…

Приемный покой был мал, всего одно окошко смотрело в ночь, но в комнатешке была такая пугающая чистота, что казалось – в приемном покое нет ни звука. Молчал и только поблескивал круглый – то ли чан, то ли кастрюля – предмет для ваты и бинтов, недвижно стояли два белых шкафа с разными инструментами, таилась в углу такая белая кушетка, что не только сесть, а подуть-то на нее было страшно.

– Врач не врач вы, Яков Кириллович, – после молчания сказал участковый, – но только знаете в сто раз больше другого врача – вы и по внутреннему, вы и по наружному и по всякому другому… Вас, Яков Кириллович, весь народ в деревне уважает, а только я в толк не возьму, чего вы это Библию читаете…

Яков Кириллович молчал, и Анискин ответа насчет Библии добиваться не стал, хотя был любопытен, как сорока. Вместо этого участковый начал внимательно разглядывать собственные ногти – большие выросли, и, надо сказать, даже очень большие, как у городской барышни. И конечно, от дикой больничной чистоты казалось, что руки несвежие, грязные, словно у мальчишки весной.

– Вот интересно, – потом сказал Анискин, – врут эти часы или нет?

– Эти часы стоят! – сердито ответил Яков Кириллович. – А Библию, милый мой, я читаю потому, что писателям надо поучиться писать так, как писали безвестные, но гениальные авторы Библии… Впрочем, голубчик мой, не все авторы безвестны. Блаженный Августин… – Тут Яков Кириллович остановился и сардонически улыбнулся. – Впрочем, что для тебя, Федор, блаженный Августин? Тебе – Шерлок Холмс, Шерлок Холмс!

– Вот из-за него-то, – тонко улыбнулся Анискин, – я и пришел… То есть из-за Шерлока Холмса…

После этих слов участкового Яков Кириллович Библию закрыл насовсем, встал во всю свою длину, сняв очки, посмотрел на Анискина такими глубоко запавшими глазами, что они казались сплошными с темными веками и потому огромными. Яков Кириллович всегда был серьезен, словно с утра до вечера делал операции, а тут и вовсе сделался каменным.

– Ага! – проговорил он. – Ты, милый мой, аккордеон не можешь найти!

– Не могу, Яков Кириллович! – облегченно признался Анискин и тоже встал. – Ниточка у меня есть, Яков Кириллович, но если я ошибку дам, то этот человек из-под моего авторитета навек выйдет, и деревне от этого плохо сделается.

– Деревне?

– Ну, не всей деревне, Яков Кириллович, – торопливо ответил Анискин, – а многим… Да нет, Яков Кириллович…

Смешавшись, участковый плюхнулся толстым задом обратно на стул и снизу посмотрел на фельдшера точно так, как недавно смотрел на него Гришка Сторожевой. Яков Кириллович, однако, ничего этого не заметил, а индюшачьим шагом, подрагивая ногами, прошел по приемному покою, сграбастал участкового за плечи костлявыми пальцами, больно сдавил их и приказал:

– Выкладывай, Федор!

Анискин сначала поморщился от боли в плече, потом улыбнулся и ответил:

– Эти Шерлоки Холмсы, эти штукари из райотдела по подошве рост человека нарисовывают… Глянет штукарь через лупу на след и сразу: «Рост сто восемьдесят шесть!» Так вот, вы мне скажите, Яков Кириллович: а обратный ход это штукарство имеет?

– Не понял, Федор! – ответил Яков Кириллович. – Слов у тебя много, а толку – нет.

– Ну как же нет! – обиделся Анискин. – Вот я и спрашиваю: а по росту сапог можно определить?… Вот если человек роста маленького, но широкий, как обезьяна, у него может быть сапог сорок пятого размера?

– Видишь ли, Федор, – помолчав, сухо ответил Яков Кириллович. – Я не знаю и, признаться, знать не хочу, что выделывают штукари, но мне известен человек, который при росте примерно сто шестьдесят пять сантиметров носит обувь сорок пятого размера. – Яков Кириллович иронически улыбнулся. – При теперешнем раннем развитии, милый мой, девочка в шестнадцать лет – барышня. Да-с! Позволь заметить, любезный, что ваша дражайшая доченька Зинаида хоть и рано созрела, но работать не хочет.

Яков Кириллович поднял палец и, как шпагой, помахал им в воздухе. Потом он наклонился и стал преспокойно наблюдать, как участковый Анискин начиная с массивной шеи медленно краснел. Вот краска с шеи перешла на скулы, со скул – на щеки, а потом, казалось, пропитала все лицо.

– Яков Кириллович, вы сказали… – пробормотал Анискин, – вы сказали…

– Я что сказал, то и сказал, любезнейший! Да-с!… – Еще секунды три постояв над участковым, Яков Кириллович сжалился над ним, выпрямился и сказал почти спокойно: – Тот человек, который тебе нужен, Федор, ко мне приходил в четверг просить бюллетень… Бюллетень он не получил, но я его взвесил и измерил рост… Да-с! Я, милый мой, шестьдесят лет за весом и ростом аборигенов деревни слежу и делаю ра-а-а-зительные выводы.