Василий Каменский - Василий Каменский . Проза поэта

И сколько их было, и кто, — знала только одна темная ночь на Волге.

Говорили разное: указывали на беглых холопов из помещичьих владений, называли скрывшихся острожников или провинных крестьян, болтали о татарах, киргизах, калмыках, судачили о скопищах сермяжников на больших дорогах, шептались о предчувствии беременной грозы, ждали первого грома.

И дождались.

Первый гром ударил и раскатился по всей Волге-матушке от устья до верховьев.

В низовьях, под Камышином, однажды в тихую чернобархатную ночь плыл богатый караван — из пяти груженых брюхатых судов — с пушками на носах, а на переднем — с двадцатью спящими стрельцами.

Спали-дремали у своих пушек пушкари.

Не спал только сам купец Жиглов, везший товары в Астрахань, да не спали рулевые и водоливы.

Суда плыли серединой реки и будто не плыли, а на месте стояли — такая тишина легла недвижная, беззвучная.

Лишь с берегов изредка доносились перезовы ночных птиц, и хлюпала вода у рулей.

Купец Жиглов сидел на ящиках, похаживал, посматривал, бороду поглаживал и подсчитывал, — сколько он обратно из Астрахани персидского шелку повезет в Москву, — а в этом его главная шелковая торговля и развертывалась.

А не спал по ночам купец Жиглов пуще из-за того, что в двух кубышках золото вез, чтобы побольше персидского, индийского шелку захватить в Астрахани, где его купцы заморские поджидали.

На спящих стрельцов купец Жиглов сердито поглядывал:

— Дрыхнут, собаки, нещадно, хоть глаза им выколи. Тишина ночная, будто смола сгустилась. Задремал и купец, осовел от черноты. И вдруг над самым ухом — глаз кривой и зубы оскаленные:

— Указывай, купец Жиглов, где лежат спрятаны две кубышки с золотом да бочонок с серебром?

Оторопел купец — глазам, ушам не верит, закричать хотел, а хриплый голос ему в ухо:

— Не кричи, купец, стрельцов разбудишь, а коли разбудишь — вот этот нож печеночный по рукоять в брюхо всажу и поверну не раз в кишках. Указывай золото!

— Тут оно в ящике, ищи, — хрипел купец, — бери, тут… тут…

А когда черный человек нагнулся над ящиком и шарить начал, купец железной палкой ударил по голове человека и, сбросив его в воду, заорал:

— Эй, стрельцы! Спасайте!

К купцу другой человек подскочил:

— Зря ты, Жиглов, удальца загубил, зря. За что загубил? Неужто золото дороже человечьей жизни? Али по-купецкому выходит, что голытьба за человека не считается? А тогда дозволь и тебя за тварь негодную признать. Указывай золото!

— Стрельцы, спасители! — верещал купец.

— Сарынь на кичку! — гремело на носу, над стрельцами.

— Сарынь на кичку! — неслось с воды.

— Сарынь на кичку! — раздавалось с других судов.

— Сарынь на кичку! — отвечало эхо ночное с берегов.

— Сарынь на кичку! — бурлила Волга по бездонным сторонам.

— Берите золото мое, — ревел купец исступленно, — вот оно в кармане, в мешке припасено, а про две кубышки наврали вам злодеи из холопов моих, вот крест святой, — наврали супостаты. Берите это золото, да только душу оставьте на покаяние, ибо не имею надежды и иного прибежища, кроме тебя, господи…

— Я знаю, где твое золото, — хохотал жигловский холоп в выкаченные глаза хозяина, — мы вот — скотина твоя, холопы твои присмертные, кровь наша — вот твое первое золото. А второе золото — две кубышки да бочонок серебра в нашу холопскую казну по правде поступило, — гляди в темень ярую, может, увидишь.

— Душегубы, воры! — базлал Жиглов, — отпустите душу на покаянье вожделенное, молиться за вас стану, воры. Никому, кроме бога, не скажу про вас, воры. Отпустите…

Пробегавший человек крикнул купцу:

— Мы не воры, не разбойники — атамановы помощники. А наш атаман-батюшко Разин, Степан Тимофеевич. Вот он к тебе идет — с ним и считайся.

Степан подошел подбоченясь:

— Ты ли, купец Жиглов?

— Я есмь раб божий Жиглов, — повалился в ноги Степану купец.

— А по какому купецкому правилу ты загубил человека, али по привычке? И чего достоин ты за злодеянье — суди сам.

— Перед Господом Богом отвечу, — ревел купец, — а у тебя, батюшко, прощенья прошу.

— Перед богом легко отвечать, — улыбался атаман, — а вот перед нами попробуй. Не волен я и прощенья тебе дать за человека, дважды тобой загубленного: по милости вашей купецкой, он и так весь иссечен в конюшнях был, — еле этот холоп спасенье в беглых нашел, а ты его и вовсе прикончил. Пойди-ко за ним, да у него прощенья и проси.

Купца швырнули в Волгу.

Пушку на атаманский струг спустили.