Василий Каменский - Василий Каменский . Проза поэта

А с лугов доносилось легкое стрекотание, сонное посвистывание и вспыхивали неясные звуки, какие-то ночные шорохи.

Эх, эта ночь на рыбалке!

Никакая другая ночь не походит на эту рыбацкую, нет, — так она своеобразна, своенравна, так она близка к каким-то добрым тайнам и так далека от всех забот.

И я люблю это безмятежное звездное спокойствие ночи, эту какую-то особенную прикамскую безмолвность, когда близость многоводного течения так странно-расплывчато отражается в прибрежно-луговой тишине.

Подходил рассвет.

Костер таял.

Иоиль и Росс дрыхнули вовсю. Приятно было смотреть на них. Иоиль, повернувшись к костру, скорчился калачом, подложив под голову свои лапти. А хитрый Росс воспользовался онучами, разостланными Иоилем для просушки, и благодарно сопел на них.

Хоть и жаль было тормошить этих двух спящих зверьков, но я все-таки заорал:

— Эй, Иоиль, Росс! Черт возьми, шабаш дрыхнуть! Нас ждет заездок. Эй, робя!

Иоиль и Росс вскочили.

Зевать было недосуг, и через три минуты мы уже отчалили на лодке к заездку.

Подплыли тихонько, чтобы не испугать рыбы.

Надели червяков на удочки, поплевали на них (так требовалось по рыбацким соображениям) и забросили лески в воду. Шептали:

— Господи, благослови. Рыба на уду, а черт в воду.

Иоиль вытащил первый — толстомордненького язенка, зато меня угораздило изловить первую рыбку — какого-то сопливого ерша, который, однако, нас развеселил. Даже Росс, что лежал на корме, не утерпел и засмеялся. Конечно, я выкинул эту сопливую добычу.

Через полчасика начался сильный клев — знай вытаскивай.

То и дело серебрились в воздухе язенки, окуни, подлещики, ельцы.

Наловили полведерный туес — довольно.

Из-за леса выплыло солнышко, и клев сразу прекратился.

Мы стали собираться.

Недалеко от нас проплыли скрипучие плоты. Новенькие бревна так и розовели от солнца. Сонный плотовщик в красной рубахе смотрел на нас; другие, должно быть, спали в своем берестяном шалаше, около которого теплился костерик и чернел неизменный чайничек.

Далеко из-за туманного верхнего изгиба Камы доносилось частое, гулкое хлопанье по воде — это где-нибудь шел пароход.

Над головой в лазури с криком пролетели, блестя на солнце, две снежно-белые чайки, о которых я в детстве почему-то думал, что, наверно, они очень любят пить чай…

Намедни я захватил топор, бечевку и побрел в сосняк устраивать себе ночную спалку.

В землянке спать надоело.

Выбрал самую высокущую сосну на опушке, низко отвесил ей поклон и взобрался на нее.

На самом верху кроны нашел подходящее место.

В развилье двух громадных сучьев я принялся вить себе ночное гнездо.

Не раз пришлось слезать обратно наземь и карабкаться снова: то понадобятся лиственные ветви, то трава, то топор упадет — поднимай.

Сучья крепко переплел ветвями, перевязал бечевкой, настлал травы и — спалка готова. Чудесно.

Хотя было довольно поздно, но сон что-то не накатывался на новоселье.

Плавно, упруго покачивались ветви, убаюкивая меня. Смолистый воздух сосны перемешивался со свежей травой.

Было немножко странно очутиться вместо привычных низких нар на высокой зыбке между небом и землей, но это, очевидно, было только для первой ночи, так как прежде не раз я устраивался с таким же удобством, где-нибудь по соседству, и прекрасно спал.