Николай Никонов - Юнона

— Завтра, — сказала она, краснея. — Если хочешь…

Он хотел сказать, что даже не надеется, не может просить ее об этом.

— Если хочешь… — повторила она. — Ведь мне, в общем, по пути… — Молнии угасли, глаза были обыкновенные, только слишком темные.

— Завтра меня увезут в больницу, — сказал Олег. — И…

— Тогда я приду к тебе в больницу, — сказала она. — Ну, выздоравливай и не кисни. До завтра. Я приду…

И она ушла.

И в эту ночь он долго не мог заснуть и от боли, и от счастливых воспоминаний. Он думал о Юноне и не находил слов, которыми мог бы отблагодарить и обрадовать девочку с широким круглым лицом. Даже и в забытье он все время видел ее, говорил с ней, жаловался ей на боль…

Утром пришла машина «скорой помощи». Дюжие студенты-санитары, громко топая, волокли носилки, переложили Олега и понесли по лестницам. На улице, пока носилки вкатывали в машину, он пораженно глотнул свежего деручего воздуха и не видел, как мать, прячась за спины санитаров, вытирала слезы. Дверца захлопнулась, мотор заурчал и машина покатила мимо собравшихся зевак, которые, видимо, очень любят поглазеть на чужую беду. Олег был спокоен, пожалуй, первый раз так за все эти дни, хотя ноги жгло все невыносимее и беспрерывная боль уже туманила сознание.

Палата была та же самая, густо заставленная койками, в ней он лежал в первые месяцы, и он не обрадовался ей. Только люди были все другие, хотя и тоже с переломами — закрытыми и открытыми, — а двое были очень тяжелые, забинтованные с ног до глаз — тяжелые травмы после автомобильной катастрофы. Однако был в палате и почти здоровый парнишка, который выпал из окна и получил сотрясение мозга. Видимо, сотрясение было не такое уж страшное, потому что, едва уходила дежурная сиделка, мальчишка вскакивал с кровати, лазил под койками, подпрыгивал на сетке, как акробат на батуте, обезьяной выглядывал в коридор, строил рожи, гоготал и вообще никак не подходил к палате, полной вздохов, стонов, а иногда и крепкой мужской брани… Но среди всеобщего молчаливого и громкого страдания Олег почувствовал себя лучше, словно люди помогали ему переносить боль, а может быть, она равномернее распределялась здесь на всех, кроме мальчишки.

В полдень обход делал профессор. Он долго смотрел его ноги, ни о чем не спрашивая палатного врача, потом быстро взглянул на Олега еще и вздохнул.

— Вот что, молодой человек. Как тебя зовут? Олег? Вот что, Олег, у тебя началось сильное нагноение, а может быть, и похуже… Буду говорить прямо, ты ведь мужчина, надо быть готовым ко всему, даже к ампутации. — И, увидев, как побледнело, заострилось Олегово лицо, добавил — Конечно, постараемся сделать все, чтобы ноги уцелели. Но… иногда это бывает невозможно, к сожалению. Слишком было все раздроблено… Но ты возьми себя в руки. Главное сейчас — сохранить жизнь. Теперь делают хорошие протезы, в будущем возможны пересадки, ты же знаешь, конечно, о пересадках сердца — и люди живут годами. Но пойми, если не ампутировать при гангрене, можно потерять жизнь… Подумай, времени немного еще есть, а мы поговорим с мамой.

Когда они ушли, палата зашумела.

— Соглашайся, — сказал мальчик без ног. — У меня было то же и еле спасли — теперь я поправляюсь.

— Не вздумай! — говорил старик с левой соседней койки. — Им что, а тебе без ног куда? Думай, парень. Ох, думай…

А мальчик с сотрясением мозга, вовсю прыгавший на кровати, сказал:

— Точно, не надо.

Юнона в этот день не пришла…

Под утро Олег уснул, скорее задремал, и во сне он увидел Юнону, ее хватали за руки, а она прорывалась к нему, ее отбрасывали, куда-то тащили, стаскивали с нее шубу, а она сопротивлялась и кричала: «Пустите меня! Пустите! Я все равно пройду! Я обещала!! Пустите!!»

Он открыл глаза. Он ясно слышал ее голос… Вот только что…

— Пустите! — крикнул он, приподнимаясь, как бы пытаясь встать, и действительно, в этот миг в палату, натягивая сползавший халат, ворвалась она — Юнона, с такими испуганными, Страшными глазами, что Олег замер, опираясь на локти, не зная, что сказать, а сзади, в дверях, уже стояли сестры и няни.

— Ну?!! — крикнула она и взгляд скользнул по одеялу, ища его ноги. — Тебя не оперировали?! Нет??

Она сунулась к его подушке, заплакала взахлеб, повторяя: «Нет?? Нет? А я так боялась… О-о-о…». Потом быстро вытерла глаза, села на стул, улыбалась и всхлипывала: «Вчера меня не пустили… Карантин… Я так боялась… Сказали, что ты в операционной… И я думала… О-о-о… А я… Я думала… Ну, ладно… Ну, хорошо… Я думала… А как ты? А ты не согласился? Нет?»