Сергей Сергеев-Ценский - Стремительное шоссе

И Брагина горделиво повела полными плечами.

Направо, когда позволяли на это глядеть бешеные извивы шоссе, глубоко внизу, видно было, легла неширокая долина горной речки, а по этой долине сплошь ярко зеленели колхозные виноградники и сады; налево же, в лесу, около известковой скалы, что-то строилось, стоял вагон на колесах для ночевки рабочих, белели две палатки, лежали кучи морского песку, подвезенного сюда с пляжа грузовиками. Но так уж привыкли все к тому, что везде, куда ни глянь, что-нибудь строится, что никто даже и не спросил вслух, что именно строят здесь, в лесу, на десятом километре от города.

Вот уж осталась позади очень добротно из тесаного красного гранита сделанная шоссейная казарма. Теперь она носила название ближайшей горы, а раньше называлась Кутузовской, так как на этом месте в конце восемнадцатого века Кутузов разбил турецкий десант и был ранен в глаз навылет. Рядом с казармой был когда-то мирный источник, тоже устроенный в память Кутузова в виде небольшого фонтана, в восточном вкусе, помещенного в каменной узорной нише. Теперь от узорной ниши остался только полуобвалившийся угол с жирной надписью дегтем: «Прашу неписать виражений». На огороде около казармы рыжий теленок усердно жевал стянутую с веревки мокрую синюю рубаху. На выпрямленных участках шоссе стояли штабеля вырытого здесь из земли известкового камня. То и дело встречались пыльно-зеленые грузовики полуторатонки, увозившие с работ вниз, к морю, толстенные комли дубов: там из них пилили шпалы и грузили на заграничные пароходы.

Мельницу с полугнилым колесом увидел внизу, вправо, в долине, молчаливый горняк и удивленно сказал шоферу очень твердо и отчетливо:

— Что может делать водяная мельница на сухопутье?

— Прежде молола когда-то по зимам, — ответил шофер. — Зимою, когда дожди, тут речка.

— А-а… разве что зимою…

Он курил папиросу за папиросой. Его египетский череп с дюжим затылком, костистый, коричневый, был прямо подставлен под солнце и под белесую шоссейную пыль.

Старая, ржавая трамбовальная машина, как издохшая рыжая большая, но очень истощенная и нескладная кляча, валялась на шоссе дальше многопудовым трупом, задрав колеса и заняв половину дороги.

— И на Южный берег я ехал две недели назад, эту падаль видел, и теперь лежит, — брезгливо сказал горняк, — Можно бы уж когда-нибудь убрать собраться.

— И все-таки же утильсырье, а? — нырнул к нему головой Митрофан.

Горняк только слегка скосил на него глаза и тут же отвернулся.

Стало больше воды по отводным канавам; она сбегала вниз с крутизны, слышно журча: этого журчания не заглушала и деятельно стучащая машина, Появилось много цветов на сырых скатах: крупноцветный желтый зверобой, лиловый шалфей, розовая мыльнянка, ятрышник. Кое-где завязывала уже ягоды таинственная белладонна. Запахи горного леса стали острее. Лес отовсюду обступил тут шоссе, и только кое-где в просветы его слева синели строгие, каменные, голые громады горы.

Шоссе тут было очень изрыто выбоинами. Кузов машины на слабых рессорах то опускался, то подпрыгивал, и Мартынов ворчал:

— Эх, народ… И что бы засыпать ямы… Рабочих много кругом, — пустое бы дело… А то скоро ездить будет нельзя.

И Галина Игнатьевна:

— У меня все тело будет в синяках после такой езды. И, кажется, скоро я себе язык откушу… У-до-воль-ствие, нечего сказать!

Подъезжали к высшей точке шоссе, к перевалу, откуда туристы делают восхождение, таща на себе немалый груз, необходимый для ночевки на холодных высотах.

Десятки лет стояла здесь, на перевале, татарская кофейня с большим сараем, На мощеном дворе всегда здесь можно было видеть раньше лениво жующих жвачку волов, выпряженных из ленивых скрипучих арб, или подводы с дымящимися, усталыми лошадьми. Жизнь тогда была очень нетороплива, и в кофейне пили не только кофе по-турецки.

Ветром революции выдуло отсюда кофейщика, но долго торчала пустынная, длинная, приземистая горная хижина и сарай, крытый выгнутой татарской черепицей.

Теперь на месте всего этого торчала одна только стена из калыба.

— Дуня! Смотри-ка! — очень удивился Митрофан. — Ведь вчерась ехали, крыша еще тут была… В один день разобрали — вывезли, вот скорохваты.

— На табачный сарай куда-нибудь в колхоз, — сказал Торопов. — Черепица теперь — клад: как же ей позволить торчать без пользы!

А фиат с перевала стремительно ринулся вниз.

Тут пошли мелькать по сторонам шоссе огромные двухохватные буки с белесыми стволами. Стволы эти густо усеяны были резаными надписями и кое-где старательно вырезанными крестами: здесь когда-то ютились банды бело-зеленых и здесь же, под буками, хоронили своих убитых. Глянцевитая листва буков там, где сквозь нее просвечивало небо, казалась синей. В мохнатых, круглых висячих шишках вызревали буковые орешки.