Александр Макаров - Паутина

«Сегодня вечечером мы придем».

Капитолина расхохоталась бы над «вечечером» тут же у камня, но, вспомнив, что всего лишь через несколько часов она станет по-настоящему свободной, сдержалась. Волнение девушки было столь велико, что она в несколько прыжков перебежала садик, будто впорхнула в окно кельи и впервые по-мирскому обняла Агапиту.

— Сегодня вечером, — с жаром прошептала она.

Агапита вздрогнула и перекрестилась.

— Настал мой день, — едва слышно молвила странница и сунула в рот уголок своего платка.

Агапита не ответила бы, почему именно в этот заветный час ей вспомнился вечер, когда она поддалась увещаниям Платониды. Но он припомнился настолько ярко и так осязаемо живо, что она, пожалуй, впервые заглянула в себя с любопытством ребенка, заглядывающего вовнутрь новой игрушки. Почему все это случилось, что произошло? Наваждение, волшебство или, быть может, вера в бога? Да, веровать без оглядки дочь строгих старообрядцев была приучена с колыбели; однако за последние годы она стала забывать молитвы и частенько даже в субботние вечера подпевала Павлу его любимые песни. Неужели потому, что проповедница разбередила ее старые рубцы? Могло быть такое? Да, могло; именно после побоев она как-то невольно тянулась к своей иконке-меднице; но в этом ли главное?..

— Тетя Агапита, — перебила Капитолина неожиданные раздумья странницы. — Тетя Агапита, ой до чего же я рада, что к людям пойду!.. Так натосковалась одна да одна, так одичала, что сегодня услышала, как в деревне девчата про огонек поют, и собакой взвыла!.. Теперь меня от людей стопудовыми клещами не отдерешь — подумать только, чуть не целый год без подруг, без товарищей!

Странница глянула в сверкающее улыбкою лицо девушки и на какое-то мгновение перестала дышать. «Чуть не год без подруг? — подумала она, чувствуя, что краснеет. — А я? Не всю ли жизнь прожила без товарок? С кем дружила, кроме слепенькой Параши? Скажу ли, как открывались ворота у моих соседок в селе и на хуторе? Назову ли хоть одно близкое мне женское имя, кроме Капитолины? С кем поделилась своими горестями, у кого попросила совета, прежде чем клясться на евангелии? Ошалела перед Платонидушкой, мол, не одна теперь, святая со мной, а сейчас: отчего да почему?.. Кляча забитая, вот что!»

— Так, так, Капочка, так, — сказала она с горячностью. — Люди, чуешь, люди, размилая ты моя, за людей держись!

— Книжки еще, тетя Агапита, факт налицо; учиться мне надо до одури… И мама твердила: учиться!

— Ой ты, ребенок ты ребено-о-ок! — тихонько рассмеялась Агапита и, ласково похлопывая ладонью по колену девушки, заговорила: — Вот вылезем отсюдов, чуешь, и вместе жить станем, подруг заведем, да побольше, да поумнее, тебе — молоденьких, мне — постарше. Лампу большую купим, керосину наберем, вечерянками ты читать станешь, я шорничать, слушать, про что читаешь, да на ус мотать.

— Петь еще станем да плясать; я плясать люблю!

Прыснув со смеху, они бросились друг к другу, обнялись вперекрест и, покачиваясь из стороны в сторону, зашептали чего-то непонятное, всяк свое. Разъединившись, обе тотчас отвернулись — одна к окну, другая к дверце кельи — и украдкой вытерли вдруг повлажневшие глаза.

— Тетя Агапита, мы в Азином колхозе останемся; я — на крупорушке, ты — шорником, да?

— Куда же еще, только бы вылезти.

— Вылезем, тетя Агапита; придут, разгрохают — и вылезем!

Капитолина так и представляла: ворвется толпа колхозников с топорами и разгромит всю обитель по бревнышку, — как же иначе может быть поступлено с каторгой, в которой они с Агапитой столько выстрадали?..

— Вот чем бы им еще помочь, Капочка?.. Про что же это я давеча думала?.. Написать бы… А-а, ну, ну, вспомнила, чуешь, про ячмень с горохом. Видела я, пудов восемь наворовано да муки чан, и незачем это Прохору оставлять, раз оно колхозное!

— Факт налицо… Потом про Варёнку: увести ее тоже в колхоз, в работе она никому не уступит, а, тетя Агапита?..

— И Неонилу можно, пусть поробит напоследок жизни… Пиши да неси, я покараулю.

Агапита вышла и села у открытой двери своей кельи, будто проветривая жилье, что она делала каждый день. Бодрствовал в своей келье один Гурий.

Встревоженный тем, что Конон не явился в условленный срок, Гурий был сильно обеспокоен и необычным беспорядком в обители: утренней зорницы не пели, странники не работали, все входы и выходы оказались запертыми, и подвал напоминал тюрьму. Терзаемый неясными подозрениями, Гурий решился разбудить и обо всем расспросить проповедницу. Он прошел в келью Платониды, как больной, медленным шажком, но выскочил оттуда, против ожидания Агапиты, очень быстро. Побагровевший, он с разбегу остановился посреди коридора, взметнул взгляд на светильник и, оттягивая бинт на шее, задумался.