В деревне сейчас сто четыре двора. Девяносто жилых домов. Остальное — почта, маслозавод, интернат, библиотека, столовая, магазин, фабрика.
Я зашел на фабрику, размещенную в обычном доме. Десятка два людей резали из кости фигурки зверей, шкатулки, корабли. Славное и очень древнее деревенское ремесло! В России сохранились, кажется, только два таких промысла — в Тобольске и тут, в Ломоносове.
Маленькая справка о ломоносовских косторезах. В Денисовке начинал свой путь знаменитый российский скульптор Федот Шубин. Работами косторезов гордятся большие музеи. Изящные изделия имеют хороший спрос. Но славному промыслу, кажется, грозит оскудение — моржовой кости почти не стало, бивни мамонта попадаются редко, приходится покупать слоновую кость за границей, а это не то же самое, что иметь свое сырье под рукой...
В мастерской работает примерно треть взрослых жителей Ломоносова. Остальные — в колхозе. Колхоз в здешних местах считается средним, хотя его покупкам последних лет можно и позавидовать: четырнадцать тракторов, пять автомобилей, три комбайна...
Главная забота у председателя — люди.
— После окончания школы все норовят в город. Что делать, есть пример — Ломоносов! Попробуй удержать, — улыбается председатель. — Второй Ломоносов пока из деревни не вышел, но есть кандидаты наук, преподаватели, медики...
Нелегко председателю. С одной стороны, похвалиться не грех: вот, мол, наши куда пошли... А с другой стороны — хозяйство. Благополучие деревни зависит от тех, кто мимо памятника ходит сегодня в школу...
А есть ли сегодня в деревне фамилия Ломоносов? Оказалось, нет. И не было с тех пор, как ушел в Москву Михаил и умер его отец Василий Дорофеевич. Но в разных местах живет более сотни родичей Ломоносова. В самой деревне живет только один из них: Лопаткин Дмитрий Михайлович. Мне о нем рассказали еще в Архангельске: «Обязательно попроси показать медаль, она у него всегда в кармане».
Старику без года девяносто. Белобородый. Моргает слезящимися глазами и сразу лезет в карман.
— Медаль, дедушка?
— Медаль! — радостно кивает старик. — Я родня ему...
Старик долго служил почтальоном. В 61-м году, когда справляли юбилей Ломоносова, ему определили пенсию и в связи с родством подарили медаль с изображением предка. Медаль, похоже, продлила старику жизнь. С удовольствием сидит в президиумах, ходит на пионерские сборы...
Я уезжал из деревни по весенней распутице. В том году необычно рано пришла весна на Двину. На ивах сидели скворцы. На проталине молодые земляки Ломоносова гоняли футбольный мяч. А над рекой возле лодок я сделал снимок мальчишки. Я подумал: может быть, вот так же и даже на этом месте стоял и Михаил Ломоносов. Сколько у нас деревень и сколько растет мальчишек! И среди них есть, обязательно есть еще неведомый никому Ломоносов.
Часов десять мы ехали над Иссык-Кулем. Вода отражала небо и была то серой, то бирюзовой, то мягко-молочного цвета. Мы сделали крюк, чтобы поклониться могиле Пржевальского, и километрах в двадцати от нее остановились собрать полевых цветов...
Эти места над Иссык-Кулем Пржевальский видел не один раз. Тут в самом начале очередного похода подстерегла Пржевальского болезнь, которую он не смог одолеть. Старая книга в музее хранит подробности последних дней великого человека. За двадцать часов до смерти Пржевальский позвал лекаря: «Скажите, доктор, я скоро умру?.. Скажите правду. Смерти я не боюсь. Мне надо сделать распоряжения...»
Пржевальский не был женат — «великое счастье может обернуться для меня великим несчастьем». Самые близкие люди — его спутники в путешествиях — стояли сейчас рядом с ним: «Одно ружье — Роборовскому, другое— Козлову». Так он распорядился лично принадлежавшим ему имуществом. Все остальное, добытое им в трудах, принадлежало России.
Россия при жизни воздала Пржевальскому большие почести и признание, назвала одним из лучших своих сынов. «Даже рядового члена его экспедиции во время торжественной встречи ученые пронесли через весь зал на руках».
Пржевальский прошел по земле тридцать три тысячи километров. Двадцать тысяч километров пути он впервые нанес на карту. Многие места Азии он увидел и описал первым. Он много раз в трех шагах от себя видел смерть. Все та же книга свидетельствует: «В Джунгарской пустыне экспедиция умирала от жажды. Последний глоток воды из своей фляги Пржевальский отдал больному. В тот же день он объявил мужественный приказ: «Тем, кто уже не в силах испытывать мучения, разрешаю покончить с собой». Постоянный спутник Пржевальского бурят Дондок Иринчинов подошел к Пржевальскому: «Николай Михайлович, пусть не умирают, пока я не приду». Бурят ушел и вернулся со счастливой вестью: вода!!! Это один только день из многих дней экспедиции и один только случай.
Читать дальше