Дмитрий Фурманов - Мятеж

Теперь придется доканчивать те скверные остатки, которые неизбежно сопутствуют всякому (подобному. — Д. Ф. ) неорганизованному движению… Скажите, выехал ли кто из вас на легковом автомобиле в Верный?

— Я этого не знаю, — говорил Ташкент, — а потому не могу ответить…

— Хорошо, до свиданья.

— Всего наилучшего…

Мы собрались в штадиве, обсуждали сложившуюся обстановку. Она, бесспорно, была куда благоприятней, чем вчера, чем два дня назад. Но быть начеку! Вот оно, по вечерней тишине слышно в открытые окна топанье тысяч ног — это части уходят из крепости в казармы. Прекрасно. Мы этого ждали. Мы на этом настаивали. Мы этого добились. Но… быть начеку!

За тревогами минувшего дня мы не успели снестись с Пишпеком, не знали, что там творится.

А в Пишпеке совершилось кое-что новое.

Заведующий пунктом особого отдела, Окоров, несколько нервно сообщил в центр:

В Верном восстание. Я получил распоряжение тов. Фурманова принять меры. Все возможное сделал, создан Оперативный штаб. Пишпеку подчинены Пржевальск, Токмак, Нарын. Все на боевом положении. Во всех районах спокойно. В Верный высланы разведчики, — жду результатов…

Масарский (и) Горячев бежали в горы, там окружены враждебными бандами, выставленными в горных проходах…

Материал, как видно, чуть-чуть запоздалый, в это время центру были известны уже и более поздние сведения.

В тот же день в Пишпек получено было из Ташкента распоряжение, а по этому распоряжению там отдан был новый приказ. Вот его содержание:

Согласно телеграфному распоряжению Реввоенсовета Туркфронта от 15 июня за № 2458, я назначен временно командующим всеми силами Пишпекского, Пржевальского, Токмакского и Нарынского районов.

С этого момента Оперативный штаб Пишпека считается упраздненным.

Подтверждая приказ № 1 штаба гор. Пишпека, предлагаю всем частям уездных районов оставаться на своих местах.

Все военные распоряжения по области будут исходить только от меня.

Призывая граждан к полному спокойствию, предупреждаю, что всякая попытка к неповиновению или неисполнению моего распоряжения, а также всякая провокация будут наказываться немедленным расстрелом.

Все учреждения уездных районов прекращают, впредь до распоряжения, сношения с Верным.

Командующий силами области Шаповалов.

Начальник штаба Кондурушкин.

Но об этом приказе мы узнали лишь значительно позже, как и вообще с большим опозданьем узнавали о том, что творится по области: мы поглощены были Верным и поглощены едва ли не на 80–90 %: и работа, и время, и техника связи не позволяли нам целую неделю быть воистину областным центром…

Итак, очищалась крепость, оттуда уходило большинство частей. Как будто жизнь входила в нормальное русло. Закрывалась целая полоса, события переваливали за четвертые сутки.

Как бы там ни было, а мятеж оконченным мы не считали. Мы не могли поверить, что движение, имеющее под собою столь глубокие социально-экономические корни, сможет закончиться на таких в сущности… пустяках. В самом деле, разве это не пустяки для восставших? Дали им возможность послать своих представителей в военсовет и облревком. А дальше что? А дальше — остается у кормила та же центральная власть, та же пролетарская диктатура. Словом, «все по-старому». Наиболее из них сообразительные, разумеется, понимали, что в военсовете, например, не Чеусов с Петровым будут руководить делом, а все мы же, которые им руководили и раньше. Так будет в военсовете, так будет и в облревкоме. Так будет и всегда и повсюду, где мы у власти. Следовательно, и требования все останутся прежние:

Из Семиречья войскам идти на Фергану, помогать там против басмачей.

Продразверстку выполнять так, как это указывает центр.

Киргизов больше не эксплуатировать.

Бригаду киргизскую продолжать формировать.

Трибунал и особотдел восстановить…

И так далее, и так далее…

Так зачем же было и огород городить, на что было подымать восстание? Весь мятежный сыр-бор из-за того лишь и загорелся, что эти коренные , глубокие требования семирекам показались осуществимыми: все долой и все по-своему! А теперь — ишь, чем подменили: вместо отмены продразверстки, и прочего и прочего — выбирайте своих представителей. Нет, брат, шалишь, на мякине воробья не проведешь!

Так думали те, что стояли во главе дела. Они теперь, после вчерашнего боя на крепостном митинге, чувствовали себя побежденными и будто в чаду каком, на похмелье: как это в самом деле могло получиться, что мятежная крепость уплыла у них из рук? И как это вдруг красноармейцы, кричавшие: «арестовать… уничтожить… расстрелять…» — как они вдруг стали покорными, будто овцы, согласились очистить крепость, разошлись по казармам? Вожди крепостные недоумевали. Стекались снова в крепость, там секретно совещались, шушукались по коридорам военсовета и облревкома, держались, как одичалые, укрывались, устраивали тайные заседания, обсуждали: «Как теперь быть?»