Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

Мальчик прижался щекой к его руке.

— Не надо, дед, скучать. Ну и что ж, если упала звездочка. Вон сколько их на небе, не сосчитаешь!

Примерно через неделю после этой памятной встречи Елена Михайловна снова навестила Слободку и «каюту» боцмана и была уже не одна — с мужем, седым полковником. Принесли они Лаврику большую книжку с картинками про Робинзона, да такую забавную, что и Елизар Саввич незаметно увлекся.

Потом они наведывались еще два или три раза, и была минута, когда, приласкав Лаврика, призадумавшись в тишине, полковник: вполголоса сказал кому-то из них, то ли своей жене, то ли мальчику, то ли Елизару Саввичу:

— Я не помню своего отца. И домика, где родился, не помню. Но вот, знаете, странное чувство, будто я долго, очень долго скитался, а теперь вернулся под отчий кров.

— Но такое чувство у тебя не от этого домика, — заметила Елена Михайловна. — Я думаю, оно по другой причине: от человека, с которым ты здесь встретился.

В один из тех погожих дней сентября капитан лихтера пригласил Елизара Саввича к себе в салон-каюту, поздоровался за руку, предложил присесть. Все это было, конечно, неспроста, и боцман держался настороже. Капитан справился о текущих судовых работах, потом о двух молодых матросах, недавно зачисленных в состав экипажа, доволен ли ими боцман, потом о самочувствии Елизара Саввича — не устает ли он?

Боцман отвечал односложно, недоумевая, к чему этот явно «подготовительный» разговор, а капитан, не меняя тона, спросил:

— Вы знаете, Елизар Саввич… Корявина?

— Кто же его не знает, начальника нашего пароходства? — удивился боцман. — Большой человек!

— И лично знакомы?

— Когда-то здоровались.

— А теперь?

— Я туда, на верхушку, не заглядываю. У меня и тут, на палубе, дела — только поспевай.

— В общем, кто-то из вас двоих загордился, — заключил капитан. — Похоже, загордились вы. Я потому к такому выводу пришел, что вы о нем никогда ни слова, а он и сегодня спрашивал: как там на лихтере здравствует геройский Елизар? Мы, говорит, однажды вместе ледяную ванну принимали.

Боцман оживился:

— Было такое. Вместе на сухогрузе плавали. Возле Командор японскую сеть на винт намотали. Пришлось нырять под корму, разматывать, а температура воды в океане была два градуса.

Капитан заинтересовался:

— Нырял и Корявин?

— Он-то и предложил, и первый к винту добрался. Ну, потом я и еще два матроса на подмогу пришли, размотали.

Капитан взял из горки писем на столе открытку, положил перед Елизаром Саввичем.

— Начальник пароходства просит вас, обратите внимание, не вызывает, не предлагает явиться, а просит… — навестить его по окончании очередного рейса. Вы можете сделать это, боцман, не откладывая.

Боцман принял открытку, спрятал в нагрудный карман куртки, надел фуражку и уже занес было руку, чтобы по привычке браво козырнуть, но капитан остановил его:

— И еще вам, Елизар Саввич, какое-то важное письмецо: обратите внимание, на конверте штамп горисполкома.

Возвратясь к себе в каюту и вскрыв конверт, боцман обнаружил вторую открытку и тоже приглашение: какой-то Нефедов надеялся, что Елизар Саввич окажет ему любезность и зайдет, при первой возможности, в… горсобес.

— Однако научились у нас, братец, вежливости! — сказал Елизар Саввич вахтенному у трапа. — Если кто спросит боцмана, говори, что, мол, отправился в город… делать любезности.

По маршруту автобуса горсобес находится ближе пароходства, и потому Елизар Саввич свой первый визит нанес незнакомому Нефедову. Рослый усач с выправкой военного, Нефедов и взаправду обрадовался приходу боцмана: вышел из-за стола, крепко пожал обе руки, усадил — в кресло и, тряхнув богатырскими плечами, присел напротив.

— А помнишь, друг боцман, — сразу же увлеченно начал он, — стычку с катерами противника у Варзовского приема?

Голос у Нефедова был командирский, звучный, повелительный: скрытая энергия так и подбрасывала его на стуле. Тут было чему подивиться Елизару Саввичу: этот человек из собеза помнил почти все боевые операции под Керчью, в которых участвовал боцман, и помнил по именам и фамилиям десятки живых и павших в те дни моряков, отлично знал и его, Елизара Саввича, и уже давно ждал этой встречи, которая теперь оказалась тем более кстати, что была связана с одним почтенным делом.

Что это за «почтенное дело», боцман из его слов не уяснил, увлеченный живыми воспоминаниями, захваченный бурной натурой собеседника, оглушенный его мощным голосом.