Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

Маленький Лаврик тоже крепко любил своего деда, всегда с нетерпением ждал его возвращения из рейса и гордился им перед соседними мальчишками: ни у кого из них не было такого дедушки, чтобы служил и, — шутка ли, старшим над всеми матросами, боцманом! — на огненном корабле.

И Лаврик был, безусловно, прав, ибо во все времена морского флота должность боцмана считалась высокой и уважительной, какой значится и поныне: он — душа палубной команды, строгий наставник и первый друг матроса, хозяин всех шлюпок, шлангов, тросов, лебедок, корабельных стрел, брашпиля, трапов, запасов сурика, белил и черни, кистей и швабр, — всех внешних поверхностей корабля от клотиков мачт до ватерлинии.

Это большое и сложное хозяйство заполняло у Елизара Саввича все его время. Целые годы отдал он почти непрерывной морской дороге, беспокойным швартовкам, напряженным авралам, ремонтным работам, повседневной «косметике» корабля. Десяток лет назад, сменив дальние рейсы на каботаж, он настолько сроднился с неторопливым трудягой лихтером, что знающим, портовым людям было бы, пожалуй, трудно представить эту громоздкую железную посудину без Елизара Саввича.

Морякам известно, что назначение азовских лихтеров особое. Пассажиров они не берут. В их трюмах не увидишь ни ящиков, ни тюков. Огромный фантастический груз принимает лихтер в свое огнеупорное чрево — доменный агломерат, раскаленный до 900 градусов по Цельсию!

Кто бывал на причалах Камыш-Буруна и видел, как мощные грейферы, охваченные вихрями искр, взрывают рыхлые глыбы жара, поднимают, несут, нагромождают в трюме лихтера гору в тысячи тонн неистово-огненного груза, — тот, конечно, поймет, что служить на подобном судне — дело нелегкое и не простое. Это им, командам азовских агломератовозов, надлежит доставлять «питание» ненасытным домнам «Азовстали». Домны не могут ждать, и, значит, лихтер не должен запаздывать. Пусть в море грохочет шторм, все равно лихтер идет. Пусть в море блуждают льды, и бесится пурга, и с мостика не видать даже мачты — лихтеру положено отправиться в рейс и следовать без опозданий.

Не случайно боцману, который уже сотни раз наблюдал за приемкой огненного груза, временами думалось, что с палубы этой прокаленной посудины, с высоты повседневного и неустанного рабочего дела любые личные заботы могут, пожалуй, показаться очень маленькими. По крайней мере, его, Елизара Саввича, личные заботы, те, что заставляли сходить на берег, торопиться к автобусу, навещать магазины и в их числе обязательно «Детский мир», полный наивных выдумок и забав, — все они хотя были необходимыми и приятными, но слишком уж маленькими, да и адресовались маленькому человечку — Лаврику.

Это их и оправдывало: Лаврик еще пребывал в мире малых измерений, среди картонных солдатиков, деревянных лошадок, надувных зверюшек и жестяных кораблей, а дед приходил к нему от мощных портальных и мостовых кранов, с железной громадины — корабля, чье причальное место у подножья задымленных исполинов — домен, и казался он Лаврику добрым Гулливером, а его скромные подарки с дороги — большими и щедрыми.

Где-то вдали, но уже в обозримом будущем, Елизара Саввича ждала большая и почтенная задача — повести Лаврика за собой, чтобы шел он по доброй воле и желанию, и чтобы стал на палубе рядышком с дедом, и услышал, как дышит море, и распробовал, как сладок ветер на вкус… А потом, с годами, когда кожа станет бурой от солнца, от ветра и от стужи, а руки загрубеют от ссадин и мозолей, чтобы ощутил он дедову, наследственную, рабочую высоту и понял, что время вахты — не просто отсчитанные часы, что в нем, в этом времени, смысл жизни.

В минуты доброго расположения Елизар Саввич не раз, бывало, рассказывал матросам про веселые шалости своего бойкого Лаврика, и тут было чему и удивиться, и посмеяться, но было отчего и взгрустнуть.

Детство у Лаврика сложилось незавидное: матери он не помнил, был совсем малышом, когда она простудилась, не побереглась и словно бы истаяла за неделю, а что за детство без матери? В ту пору его отец, третий механик океанского сухогруза, находился в очередном рейсе, где-то в Индии. Рос и воспитывался Лаврик у дедушки, а дедушка хотя и служил на корабле, но плавал по ближней линии и через каждые два-три дня мог наведываться домой, на Слободку.

Лишь месяца через четыре после того, как Лаврик остался без матери, с дальней морской дороги на родную припортовую окраину завернул отец. Как раз в то утро и дедушка вернулся из рейса, из Камыш-Буруна, и они молча обнялись, два моряка, у калитки под старым печальным тополем.